События

В Вильнюсе гостил известный актер театра и кино, режиссер, педагог, народный артист России Николай Чиндяйкин. Творческая встреча с актером прошла в рамках проекта Международного медиаклуба «Формат-А3».

Литовскому зрителю актер знаком по многочисленным ролям в известных фильмах и сериалах, но мало кто знает, что Николай Дмитриевич – частый гость в Литве. Его жена Раса Торнау родом из Вильнюса. Поэтому супруги практически живут на два города, две столицы – Москву и Вильнюс.

А знакомство с Литвой у Н. Чиндяйкина произошло в далеком 1975 году. Тогда Омский драматический театр, в котором служил молодой актер, приехал на гастроли в Вильнюс. Они проходили в старом помещении Русского драматического театра и продолжались в течение месяца.

– Целый месяц мы жили, знакомились с Вильнюсом, и я просто влюбился в Литву, – вспоминает Николай Дмитриевич. – Для меня, как и для всех советских людей того времени, вся Прибалтика вообще ассоциировалась с Западом, с другой жизнью. Но особым воздухом, ощущением свободы для меня была наполнена именно Литва. С того времени встречи с Литвой стали постоянными и никогда не прерывались. Сначала был только Вильнюс, потом география расширилась – познакомился с Бирштонасом, Нерингой, Юодкранте, а потом случилось так, что я встретил свою будущую супругу, и Литва стала для меня вторым домом. Чему я бесконечно рад.

– Вы в первую очередь принадлежите миру театра, в котором вы и актер, и режиссер и педагог. Чем сегодня живет российский театр? Говорят, из современного театра исчезают чувства, и он стремится только к развлечению зрителя. Вы с этим согласны?

– Сегодня российский, русский театр уже нельзя отделять от мирового, в частности, от европейского театра. Здесь все очень взаимосвязано. Если в советские годы жизнь была настолько локальной и закрытой, а пресловутый железный занавес присутствовал во всем, что когда в 1956 году в Москву приехал Питер Брук и привез спектакль «Гамлет», это стало таким событием, будто разверзлись небеса и явилось что-то совершенно непознаваемое. Прошло каких-то 30 лет, и мы с театром Анатолия Васильева уже путешествовали по всему миру, возили свои спектакли, репетировали.

Поэтому когда говорят, что из современного театра исчезают чувства, то это касается не только русского театра. Да, я соглашусь, что что-то исчезло, но пришло что-то другое. Пришла горячая интеллектуальность, которой раньше русский театр не очень увлекался. И даже интеллектуально-холодноватая западная игра для нас поначалу была несколько странной. Что-то нас даже веселило и забавляло в этой игре, а потом мы нашли в ней то, что подходило для нашего вкуса, добавили своего, и получилось совсем неплохо.

Конечно, сегодняшний русский театр, как и весь европейский, очень меняется. Хотелось бы не терять тех вещей, которые в пору нашей молодости для нас были очень важны. На мой взгляд, театр – это дело молодое, потому я очень приглядываюсь к молодым режиссерам.

– Как в эту горячую интеллектуальность вписались наши литовские режиссеры?

– Это же огромная, прекрасная тема! Я думаю, что наши страны должны гордиться тем, что у нас есть такой ценностный опыт. Римас Туминас на сегодняшний день один из ведущих российских режиссеров, а театр им. Е. Вахтангова один из лучших театров в Москве. Я не удержусь сказать, что Р. Туминас – человек московской школы, но при этом абсолютно своих корней, что очень важно. Меня бесконечно радует, что Миндаугас Карбаускис достойно вписался в Театр Маяковского, и что Оскарас Коршуновас начал работать в Москве, при этом сразу так заметно. Ведь режиссеры в Москве часто меняются, особенно в последнее время, поэтому умение вписаться многого стоит.

Как-то в разговоре с Александром Ширвиндтом (а он нынче художественный руководитель Театра Сатиры) спрашиваю, дескать, не пора ли место молодым уступать. «Да я бы ушел, – говорит Александр Анатольевич полушутя-полусерьезно, – но где же этих литовцев напасешься». Вот вам и ответ.

– А кого из молодых российских режиссеров могли бы назвать?

– У нас кого ни возьми – одни имена, но при этом хотелось бы еще прийти в театр и разрыдаться от впечатлений (или ухохотаться от них же). Все-таки раньше в театр ходили, чтобы плакать и смеяться. Сейчас очень сильно пекутся об именах, а что там за блюдо приготовлено, неизвестно.

А если серьезно, то находкой в театральном и художественном смысле я бы назвал режиссера Юрия Бутусова. Сейчас у нас появился режиссер Константин Богомолов, хотя он был и раньше, но так сильно не «скандалил».

Надо сказать, что сегодня театры в России получают очень мощную государственную поддержку, при этом нет никаких ограничений, никакой цензуры – делай, твори что хочешь. Такого никогда не было. Никаких худсоветов, ставят что хотят. В общем и целом – это, конечно, прекрасно, но, простите, хотя бы собственная цензура все-таки должна быть.

– Вы автор книги «Не уймусь, не свихнусь, не оглохну…». Скажите, когда появляется желание написать книгу?

– Мой случай немного другой – тут появилось желание не написать, а опубликовать книгу. Потому что это не книга мемуаров, как иногда ее представляют. Это изданные мои дневники, которые я писал всю жизнь. И если кто-то думает, что эта книга о таком деревенском мальчике, который стал интеллигентом, но при этом вышел из народа и никогда к нему больше не возвращался, то это не про меня. Я из народа практически не выходил: как был деревенским мальчиком, так им и остался.

Я писал все то, что для меня ценно, важно, в основном это касалось моей профессии. Писал о каких-то важных репетициях, о встречах с людьми. Я счастливый человек – работал с Ежи Гротовским, с Михаилом Михайловичем Буткевичем, с Анатолием Александровичем Васильевым. Я не писал для истории, я писал для себя. Кстати, первым идею публиковать книгу подсказал мой педагог Михаил Буткевич: «Коля, вы так много пишете, вам надо публиковаться». Постепенно, с годами созрела мысль, что это надо сделать. Очень трудно собрать из таких дневников то, что для определенного круга людей было бы важно. Но, как показывает время, за те полтора года с момента выхода книги – к ней есть интерес.

– Расскажите о ваших учителях: были ли они для вас гуру?

– Такого имени добился только Ежи Гротовский. Наши творческие контакты с ним продолжались на протяжении нескольких лет, начиная с 1992 года и вплоть до его ухода. Первая встреча с Гротовским произошла благодаря Васильеву на гастролях в Милане. Мы ездили к нему в Понтедера, что возле Флоренции. Потом придумали большой проект «Славянские пилигримы». Название придумал Гротовский, а я был ответственным за проведение проекта.

Своим учителем считаю Анатолия Васильева, с которым проработал в течение 20 лет. Это глубочайше уважаемый мною, по сию пору любопытнейший для меня человек. Потом, он мой друг – все-таки мы очень близко и много лет сотрудничали. Эта часть жизни, а жизнь она непростая. Этим все сказано.

– Что дало вам кино?

– Деньги и известность (смеется). Я сейчас специально для Расы делаю сборничек стихов «Утренние стихи». Это такой жанр – стихи на холодильнике. Когда бежишь утром на работу, а жена еще спит, то оставляю ей на холодильнике короткую записочку – чаще всего стих. Таких стихов набралось достаточно много – хочу ей сделать подарок ко дню рождения 20 июля – издать сборник.

Все говорят, что я звезда.

Не сбросить этого со счету.

Какого ж дьявола тогда

Так рано тащат на работу.

Бегу навстречу славе,

Успехам и деньгам

И дождь не помешает –

Везет же дуракам.

Все мои братья-актеры зачастую пинают кино. Конечно, театр для меня дом, семья, это мои родные, но чтобы быть честным до конца, скажу, что я всерьез и по-хорошему отношусь к кино. Во-первых, это какие-то возможности, во-вторых, встречи со многими людьми, которые мне интересны. А потом, известность – это не только то, что у тебя на улице просят автограф и сфотографироваться, это и еще твой некий актерский капитал, который тебя каким-то образом тоже подталкивает, дает авансы. Уже не говоря о том, что кино – это не очень-то и часто.

– Существуют ли для вас табу на роли в кино?

– Если у человека нет табу, тогда это странно. И совсем не важно: в кино он снимается или разводит клумбы. Само понятие табу я не очень разделяю по профессиям. Разумеется, табу есть, но не такого категорического характера, как допустим «я никогда не буду сниматься в рекламе». Просто у меня не было такой необходимости. Но если бы она была, я бы снялся. Сейчас у меня достаточно другой работы, я не успеваю осваивать те предложения, которые приходят. Но если выбирать между тем, что не иметь работы, и иметь работу, которая мне не очень нравится, я, конечно, выберу – иметь работу. Не говоря о том, что своим каждодневным трудом у тебя есть шанс внести что-то свое в эту работу.

Мне нравится сам процесс работы в кино: ехать на съемки, куда-то лететь – будь то в пустыню, в военный блиндаж или в изысканный салон. Двенадцать часов съемочного дня – это тяжелый физический труд, но мне это очень интересно. Потом ты же всегда знаешь, что пройдет время, и мы расстанемся – это же не театр. Это дает еще больше силы.

– Довольны ли вы нынешним состоянием российского кино?

– Нет, конечно. Мне кажется, очень много упущено времени. Может быть, отчасти это естественно. Как говорят: лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным. Хорошо иметь передовой кинематограф. Но такого не бывает всегда, а в кинематографе особенно. Он настолько зависит от жизни как таковой, от востребованности – чего ждут, чего хотят от него, и во многом реально отображает те процессы, которые происходят в обществе. Другое дело, что нам сами эти процессы не всегда нравятся. Поэтому тут проблем много.

Но тем не менее тот же «Остров» Павла Лунгина. Годы лежал сценарий, а человек взял, совершенно не надеясь и ничего не подозревая. Просто попал. Оказалось, все это было нужно. Надеюсь, тропка эта будет расширяться.

– Как вы думаете, искусство спасет мир?

– Вы же видите, что спасает. Это же процесс. Есть надежда, что люди поймут друг друга. А поймут через что – только через искусство. Через спор не поймут. Я, например, не читаю Интернет. Что там пишут – нельзя читать. Когда говорят, что в спорах рождается истина – это не для меня, я не верю в это. В спорах рождаются новые споры – и только. Истина рождается в тишине, в раздумьях и в исступленном желании услышать собеседника, а не в желании заткнуть ему рот и сказать: «нет, я прав». Ведь споры отрицают все сразу! Если собеседник внушает тебе хоть какую-то капельку надежды на уважение, стоит попробовать просто понять его.

Совсем недавно в Тяльшяй на рынке наблюдал такую картину: человек какой-то средней национальности сидел и самозабвенно пел: «Белоруссия родная, Украина золотая». Было так трогательно, и в то же время комично и смешно. Надо же подсмотреть и увидеть в этом смысл, какую-то надежду.

– А если бы вы не стали актером?

– Думаю, ничего бы страшного не случилось. У меня хорошие руки, я все умею делать. Наверное, как-то бы жил.

Досье

Николай Чиндяйкин родился в1947 году. После окончания Ростовского училища искусств работал в Ростовском ТЮЗе, в Омском театре драмы. Затем после окончания в 1987 году режиссерского факультета ГИТИСа начинает работу режиссером, актером и педагогом в Школе драматического искусства Анатолия Васильева.

С 1996 года преподает в Российской академии театрального искусства.

C 2008 года — актер МХТ им. Чехова.

Снимался в фильмах: «Увидеть Париж и умереть», «Вино из одуванчиков», «Мама, не горюй», «День полнолуния», «Женщин обижать не рекомендуется», «Каменская», «Империя под ударом», «Маросейка, 12», «Нежный возраст», «Дальнобойщики»,

«Антикиллер», «Дети Арбата», «Диверсант», «Александровский сад», «Час Волкова» и другие.