События

Знаменитый российский поэт, публицист, историк, искусствовед, советский диссидент Юрий Кублановский посетил Литву в рамках международного медиапроекта «Формат А3». Сегодня Юрий Михайлович – гость «ЛК».

– Тема вашей творческой встречи с литовским зрителем «Россия и цивилизация в XXI веке». Что происходит с нашей цивилизацией и что ей может грозить?

– Мне кажется, что сейчас она находится на развилке, неком распутье. Или она должна каким-то образом перестроить себя, вернуться на новом витке к христианским ценностям, к понятиям самоограничения, самораскаяния. В общем, сойти с оси этой бешеной гонки за потреблением и наживой. Или она, в конце концов, через много десятилетий просто лопнет, как мыльный пузырь, и тогда на арену выступит новая сила – Ближний Восток, Китай, Индия, произойдет перелицовка мира.

Какой из этих вариантов победит – все, как говорится, в руках Божественного промысла. Конечно, и от людей многое зависит: от того, насколько они осмыслят стоящие перед ними проблемы, задачи и всю сложность нынешней ситуации.

– Европе и России в этом ключе в одну сторону или у них все-таки отдельные пути развития?

– Это зависит исключительно от Европы. Россия открыта Европе и всегда была открыта, начиная с Петра I, во всяком случае. Но если Европа, как мы видим, постепенно теряет свою культурную и политическую независимость и превращается в нечто вассальное, с одной стороны, а с другой – накрытое плотной сетью транснациональной брюссельской бюрократии, то тут может произойти расхождение, одинаково пагубное и для России и для Европы.

В свете всего вышесказанного цивилизации необходима солидарность, прежде всего, а такие раздраи на руку будущим трагедиям и бедам.

– Сейчас все чаще приходится слышать о новом геополитическом переделе мира. Но ведь он уже случился после распада Советского Союза?

– Геополитический передел – это не одноразовое явление. С распадом Советского Союза он начался, теперь он продолжается и конца и края ему не видно. Ведь еще Александр Исаевич Солженицын говорил, что в коммунизм мы падали 70 лет, а вылезать будем 100. Сейчас мы это и видим по событиям на Украине.

В свое время большевики, потом сталинский клоун Хрущев без всякой логики россиян и русские территории передали украинцам и Украине. Этот взрыв долго нарывал и теперь, после того как Украина отказалась от единственного разумного разрешения этой проблемы – федерализации государственной, он взорвался военной бедой. И это не единственный конфликт. Сюда следует отнести и конфликты на Балканах. То есть к бедам и конфликтам, которые происходят на Ближнем Востоке, теперь добавляются и европейские. Это настораживает и очень ранит душу.

– В нынешних условиях может быть прогноз на положительное, мирное разрешение этих конфликтов, в частности украинского?

– Только в том случае, если «заокеанский обком» признает серьезность проблемы, наконец, вживется в тему, перестанет думать так, как сказал Барак Обама в Таллине, что это земли, которые от русских царей в XIX веке перешли Украине. (Цитата: «возвращаться в прошлое ко временам царей, пытаться вернуть земли, потерянные в XIX веке, это не тот способ, которым Россия может заявить о своем величии в веке XXI»), попробует хоть немного самообразоваться в этом вопросе и даст Киеву соответствующее указание на федерализацию, тогда конфликт будет разрешен, я уверен. Если этого не случится, будут новые большие беды.

– Вы занимаетесь историей России, в том числе историей русской революции, а сценарий у революций, будь она в начале XX века или в начале XXI века, одинаковый?

– Сценарий, может быть, не совсем уместное слово, но есть типологическое сходство у всех революций. Это такая очень серьезная общественная судорога, которая заканчивается, как правило, всегда анархией (правда, сначала происходит гражданская война), обнищанием населения и диктатурой. Вот сценарий, как вы выразились, всех революций. Боюсь, что сейчас фазу гражданской войны переживает Украина, зимой начнется массовое обнищание и связанное с ним новое выступление и анархия, которую сможет обуздать только военная диктатура. Я уверен, что уже этой зимой украинцы будут вспоминать Януковича и его правительство как что-то, при котором можно было жить по сравнению с тем, что будет.

Я – резкий противник любых революций, считаю, что это беснование. Эволюционным путем можно добиться много большего.

– Ведь плоды революции 1917 года Россия пожинает по сей день?

– Разумеется. Она глубоко копнула. Во-первых, был уничтожен в значительной степени генофонд нации. Во-вторых, произошла непонятная нарезка территорий, которая сейчас начинает взрываться то тут, то там. Да и вообще по русской нации сильно прошлись, при этом уничтожив все лучшее. И только сейчас начинает что-то нарождаться, и еще непонятно – сумеет ли из этого вырасти что-то путное.

– Но сегодня мы уже видим печальные результаты культурной революции: классика подзабыта, люди разучились читать.

– Люди перестали читать не только потому, что пала советская власть, а потому что это -мировая тенденция. Россия влилась в общее цивилизационное русло, и технотронная цивилизация вымывает из человечества книгу. Культура, книга, изобразительное искусство – все это уходит и становится раритетами. Надвигается то ли новое варварство, то ли новая технотронная эра.

Конечно, очень печально и обидно, что уходит культура. Она уходит из европейца, из русского. По поэзии это очень заметно: все меньше становится людей, для которых чтение стихов потребность, как это было в моем послевоенном поколении. Это очень характерный штришок. Кажется, мелочь, а на самом деле очень важно для человека обладать этим сокровищем – культурой, поэзией, музыкой. Без него человек превращается во что-то растительное.

Русский язык тоже деградирует вместе с тем, как вымывается культура. Я уже нередко, читая рекламу и различные призывы и предложения, не могу понять практически ни одного слова. Все изуродовано технотронным волопеком.

– Одной из самых серьезных проблем в современной Европе является наплыв выходцев из Африки, Азии, Ближнего Востока. Лондон, Париж стали иммигрантскими столицами. Москве этот статус не грозит?

– С Парижем происходит просто настоящая катастрофа. С Москвой тоже случается, уже надвигается катастрофа. Просто Москва всегда была полуазиатским городом, а Париж я еще помню настоящим. Париж Жана Габена, Симоны Синьоре, Эдит Пиаф, когда я туда приехал в конце 1982 года. Это еще был тот Париж, а сейчас он, действительно, похож на восточный базар.

Я приходил в центральный храм Александра Невского на улице Рю Дарю, где прихожанами были Франк, Бердяев, Бунин, Ремизов, Зайцев, а теперь там стоят молдаване, и от этого, конечно, становится немного не по себе. И дело не в том, что я не люблю молдаван, а просто происходит люмпенизация. Они даже не молиться приходят в храм, а в попытках после службы «потусоваться» и найти какую-то работу. Париж стал очень грязным, замусоренным. Москва по сравнению с ним – образчик чистоты.

Аналогичная беда не в меньшей степени происходит и с Лондоном, где огромные колонии выходцев с Востока, где гнездо терроризма. Мы видим, что обезглавливание американцев происходит руками человека, имеющего английское гражданство. Куда же дальше катиться?

– Вы стали политическим эмигрантом не по своей воле – вас выслали из СССР, ваши стихи не печатали, вам не нравилась советская система, но даже, несмотря на многие «не», вы бы добровольно из той страны все равно не уехали?

– Нет, конечно. Просто профессия обязывает жить одной жизнью со своим языком, со своими читателями. Да, меня не издавали, но своя культурная среда какая-то была никак не меньшая, чем теперь, и большая, чем в ельцинские времена.

Тогда было ясно, кто враг, чему надо было сопротивляться. Это закаляло характер тех, у кого он был. Конечно, большинство ломалось, но те, у кого он был, им было на каком поле и в каких внутренних битвах закаляться. А теперь враг везде и нигде, и это разрыхляет характеры. Те поэты, которые народились во времена олигархической криминальной революции и покончили с собой, были прекрасными поэтами. Денис Новиков, Борис Рыжий – я считаю, были лучшими поэтами. Вот не выдержали, сломались и до 40 лет покончили с жизнью.

Сейчас та поэзия, которая существует, производит на меня уродливое впечатление, она без катарсиса.

– Вы возвращались уже в другую Россию. Наверное, возлагали определенные надежды на ее обновление?

– Возлагал, конечно. Ведь для чего мне нужен был демонтаж социалистического режима? Для морального возрождения родины. А вместо морального возрождения мы видим новый виток морального страшного упадка и провала. Что ж тут может возродиться. Просто надо этот путь пройти с Россией до конца.

– Не тот путь был выбран, или это неизбежность?

– Наверное, неизбежность. Потому что откуда мог взяться в ту пору, в конце 80-х годов, лидер-харизматик, который представлял себе мировой расклад, стоящие перед страной задачи. Вряд ли он мог бы воспитаться при Советской власти. Сахаров все-таки бы ученый-либерал, Солженицын был уже старик и писатель, но не государственный муж в полном смысле этого слова. Неоткуда было взяться новому Столыпину. Так что власть оказалась в руках слабовольного пьющего человека Бориса Николаевича Ельцина, который стал марионеткой в руках олигархии. Ельцинская команда, состоящая из Гайдаров и Чубайсов, тоже не знающих России и не понимающих что к чему, набрала из тех, кто оказался под рукой: бывших комсомольских мальчиков-лидеров или просто оборотливых проходимцев. Они составили слой высшей олигархии, которая и повела Россию в пропасть.

Потом, с приходом к власти Путина, произошла некоторая реставрация, пусть хотя бы и робкая. Результаты бандитской приватизации пересмотрены не были, но падать дальше было некуда, поэтому Россия все-таки выработала какое-то противоядие.

– И, тем не менее, Россия встала с колен…

– Во внешней политике, да. Но внутреннее неблагополучие все-таки очень значительное: и в экологическом плане, и в плане образования. Скажу прямо: я убежден, что правительство ныне находится не на уровне тех задач, которые стоят перед современной Россией. Конечно, у нас прекрасный министр иностранных дел Сергей Лавров – я бы этому человеку Нобелевскую премию дал, но он просто орел среди остального кабинета.

Та чехарда, которая происходит именно с образованием в России, очень характерна в этом контексте. Меняют или просто уходит учительский состав в вузах и в школах, падает уровень образования. У моей дочки восемь детей, а у меня соответственно восемь внуков, поэтому я изнутри знаю то, что сейчас происходит в школах. Картина мало отрадная, хотя в целом, конечно, какое-то повышение тонуса общества по сравнению с 90-ми годами наблюдается. И отнюдь не только в столице, но и в провинции. В этом смысле слабый оптимизм у меня сейчас присутствует.

– Почему в России слово «либерал» стало ругательством?

– Потому что они скомпрометировали себя и скомпрометировали тем, что никакие они не либералы. Это мафиозный участок со своей жесткой цензурой, жесткими нормами, рамками. Я это знаю по таким нашим полудиссидентским организациям, как «Эхо Москвы», «Новая газета». Они не объективны. Они работают исключительно против. Они думают, что против Кремля, а на самом деле против России. Помните, Александр Зиновьев сказал, что «целились в коммунизм, а попали в Россию». Вот и сейчас они целятся в Путина, а все время попадают в Россию. Вот за это либералов и не любят.

И всегда ведь русские либералы были очень странными людьми. Например, малоизвестный факт, что в 1906 году в Париже прошел смотр освободительных сил под руководством Струве и Милюкова, а проходил он на деньги выигравшей войну Японии. Та оплатила всем участникам проезд, проживание, сняла помещения. Это очень характерный фактик. Вот то, что тогда произошло в Париже, происходит сейчас в России.

Сейчас – это хороший бизнес быть в оппозиции. Не случайно у них на редких обысках находят по миллиону баксов в чулках, как у Ксюши Собчак. Я не про всех говорю. Есть, безусловно, чистые и светлые люди, но в целом у меня ощущение помойки.

– А какова роль поэта в наше время?

– Я – маргинальный человек. У меня, действительно, болит сердце за родину – раз. Во-вторых, я всю жизнь занимаюсь историей, пытаюсь как-то сфокусировать свое мировоззрение. В общем, я – неравнодушный человек. Я из тех русских мальчиков, которые описаны Достоевским, и до конца таким и останусь. В этом смысле таких поэтов мало. Никакой роли, к сожалению, в наши дни у поэта нет.

Я никогда не ориентировался на публику или государство. У меня есть свой круг читателей, и это данность. Ведь поэзия – это не просто род деятельности. Когда приходит вдохновение, оно сродни откровению, и тогда просто нельзя не писать. Это не выбираешь: буду я писать, или займусь чем-то другим. «Когда стихи нахлынут горлом, нахлынут горлом и убьют», – писал Пастернак.

– Юрий Михайлович, чем удивил вас Вильнюс? Вы ведь не частый гость в наших краях?

– Я был здесь последний раз 10 лет назад. Вместе с прозаиком Андреем Битовым мы выступали в университете. За эти 10 лет Вильнюс очень преобразился, похорошел. Я люблю этот город. Я вообще люблю все прибалтийские города-столицы – Вильнюс, Таллин, Ригу. У них есть свой большой шарм в этой провинциальной тихой Европе.

Что может восхищать и радовать такого человека, как я, который приезжает из такого караван-сарая, как Москва? Это то, что по городу ходят аборигены, а не пришельцы. Это великое дело. И, оказывается, огромное счастье, которое мы уже не можем наблюдать ни в Москве, ни в Париже, ни в Лондоне. А в прибалтийских столицах, слава богу, это еще есть. Ты ходишь и наслаждаешься этим.

– Как вы думаете, у Литвы с Россией потеплеют отношения?

– Я очень надеюсь на то, что здравый смысл восторжествует. Восторжествует над политической сиюминутной конъюнктурой.

Досье

Юрий Кублановский родился в Рыбинске в 1947 году. В 1971 году окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Работал экскурсоводом в музее на Соловках. Был одним из основателей и активных участников неформальной поэтической группы СМОГ (расшифровывается как «Смелость, Мысль, Образ, Глубина»). Участвовал в неподцензурном альманахе «Метрополь» (1979). В 1975 году выступил с открытым письмом «Ко всем нам», приуроченным к двухлетию высылки Александра Солженицына, которое было опубликовано на Западе. Это окончилось вызовом на Лубянку, лишением возможности работать по профессии. Трудился дворником, истопником, сторожем в московских и подмосковных храмах. В 1982 году власти потребовали, чтобы он покинул СССР. Вынужден был эмигрировать на Запад, жил в Париже, в Мюнхене. В 1990 году одним из первых вернулся в Россию. Много лет работал в журнале «Новый мир». Лауреат премии Солженицына 2003 года.