События

Александр Адабашьян — о кинематографическом фаст-фуде и миссии Америки

Знаменитый кинодраматург Александр Адабашьян не был в Крыму, по его словам, «страшно много лет». Недавно он посетил Симферополь. «Русская планета» поговорила с режиссером о крымском кинематографе, влиянии США на русское искусство и «овсянке» из «Собаки Баскервилей».

– Одна из функций искусства — влиять на сознание. Как влияет современный кинематограф на людей? Какие фильмы, скажем, за минувшее десятилетие, более всего оказали воздействие на россиян?

– Кинематограф уже сильно перестал играть роль искусства, и я не думаю, что в наше время существуют фильмы, которые могли бы влиять на большое количество народа единовременно. Максимум, что делает кино — отображает происходящее, где живет герой, или антигерой нашего времени. Другое дело — что происходит и как это отображается в кино. А происходит третья мировая война в виде эпидемии насилия. И лучшим условием для распространения вируса является сборище народа. Какое угодно сборище. Это может быть Майдан, Болотная площадь, гитлерюгендовские марши, очень удобной площадкой является Интернет. Считается, что это — периодически посещающая землю эпидемия и бороться с ней можно способом личной гигиены. Не посещать сборищ ни с какой стороны, не есть из чужих тарелок, не лизать чужих рук и задов. Это единственный способ уцелеть. Но этот рецепт не для всех, не заставишь же всех сидеть по домам! Поэтому жатву свою эпидемия исправно собирает.

– И фильмы этому способствуют?

– Да. Как в России, так и в остальном мире. Посмотрите, насколько жестокими стали картины и преступления в них! Смерть как комедия. Предлагают зрителю смеяться над тем, как нелепо запачкали машину куски черепа и мозгов человека, высмеивается смерть от передозировки наркотиков. И болевой порог зрителей становится все ниже и ниже. Думаю, если бы в тарантиновской картине «Убить Билла» Биллом был бы не человек, а кролик и насилие совершалось по отношению к животным, то картину бы прикрыли мгновенно. Общество защиты животных подняло бы шум, и Тарантино был бы проклят и уничтожен. А отрезанные руки, головы, выпущенные кишки никого не пугают и не шокируют. Разговоры же о добром и вечном кажутся наивным старческим брюзжанием человека, который не в состоянии делать то, что нынче в тренде. Кстати, то, что в моде, меня не трогает. И современная драматургия, и литература. Павич, которого я пытался читать безуспешно, Мураками — это меня не задевает вообще. Иногда что-то очень мило сделано у Сорокина или Пелевина, но чувства не задевает никак. Никого не жаль, никого не любишь никому не завидуешь. Никаких эмоций.

– Но происходит ли хоть что-то положительное? Что-нибудь радует? Или только огорчает?

– Что хорошего — те немногие картины, которые о добром и вечном. Классику стали экранизировать. И Достоевского, и Куприна, и тургеневских «Отцов и детей», в чем я, кстати, участвовал. А из зарубежных фильмов совершенно поразила немая картина «Артист». Почти все, что стал делать сейчас Вуди Аллен, мне близко. Но это не то, что имеет успех у широкой публики. Публика охотнее воспринимает сериалы про бандитов. И снимают такое охотнее: все происходит в современных интерьерах, поэтому — дешевле, сама тема не требует ни серьезной подготовки, ни серьезного отношения.

– Это похоже на своеобразный кинематографический фаст-фуд, который насыщает и приносит успех быстро и без труда...

– Это все — влияние Америки. Сейчас процветает денежная цензура, когда продюсер, тот, кто распоряжается финансами, решает, каким будет фильм, что режиссер будет делать и буквально в течение десяти минут, если режиссер не устраивает владельца кошелька, он может получить под зад коленкой. Раньше у нас была цензура другого характера — идеологическая, и у нее тоже множество минусов, но цензура денежная страшнее по результатам. Произошло резкое падение качества. Хороших картин как было мало, так и осталось, а уровень остального резко снизился до чудовищного. Здесь вспоминаются слова Диккенса: миссия Америки — опошлить Вселенную. Причем пошлость в данном случае — понятие количественное. Когда чего-то становится в избытке, но продолжают множить. Передозировка того, что должно существовать в гомеопатических дозах. Знаете, какие три самые тонкие книжки в мире? Победы итальянской армии, рецепты английской кухни и история американской культуры. Опасность пошлости в том, что она прилипает ко всему. И легко усваивается. Те мальчики и девочки, которые употребляют американские слова вместо русских, французских, итальянских — неважно каких, но не родных — отложат в своем сознании пошлость, как холестерин, сожранный в «Макдональдсе». К своим 30–40 годам они будут восприимчивы только к этому. Более того, я могу прогнозировать, что перемены в нравах произойдут кардинальные: лет через 5–10 педофилия, к примеру, будет легким отклонением от нормы, а борьба с ней станет преступлением против общественной нравственности и прогресса. Это произойдет постепенно, как сейчас завоевывает мир гомосексуализм.

– А какие настроения сейчас в российском кино?

– Могу констатировать, что взгляды Михалкова находятся в полном диссонансе со взглядами так называемого «креативного класса», о котором очень хорошо сказал Захар Прилепин. Дескать, они говорят, что их никуда не пускают, но они везде, они говорят «нам затыкают рты», при этом слышно только их. Поскольку, действительно, по большому счету слышно только их, поэтому они общественное мнение и создают. В России, увы, охотнее верят в плохое о себе, чем в хорошее. Запускается такое «оппозиционное» мнение, что в войну немцев погибло в 150 раз меньше, чем русских, и многие у нас становятся счастливы этому фантастическому сообщению. Или про то, что только благодаря заградотрядам наши войска шли вперед, или что вся техника американская, которая поставлялась по ленд-лизу, была бесплатной и лучше нашей. Но, во-первых, она не была лучше, во-вторых — поставлялась за деньги, и очень большие. За каждый патрон и каждую шоколадку потом наша страна расплачивалась золотом и картинами. Такая была бескорыстная помощь наших союзников.

– Какими качествами должен обладать кинодраматург? Как сказываются на творчестве воспитание, характер, душевный склад, внутренняя культура?

– Культура, воспитание, свойства характера — да, это важно и влияет на результат, но в первую очередь нужна трезвая оценка самого себя. Все время нужно реально оценивать свои силы. Думаешь, что кусок сценария удачно получился или диалог какой-нибудь выписан прекрасно? Нужно протянуть тогда руку, взять с полки книгу Чехова или Серова, полистать несколько страниц, прочесть и успокоиться. Это отрезвляет и помогает держать себя в тонусе. Помогает взаимодействовать с тем пространством, в котором ты что-то делаешь и даже можешь подумать, что творишь. Я всегда говорю, что у меня работа, а не творчество. Творчество — это у Алены Апиной. Прогнозировать же успех работы невозможно. Вот никогда бы не подумал, что моей визитной карточкой станет общеизвестная фраза: «Овсянка, сэр!». Никогда не угадаешь, что останется в памяти у зрителей. Хотя, роль Бэрримора в «Собаке Баскервилей» — моя любимая кинороль. Любимая, потому, что весь кинопроцесс выдался особым, ярким, запоминающимся. Там один актерский состав чего стоит, такая компания! И наши ощущения передаются настолько хорошо, что именно «Собака» из всего шерлокхолмсовского сериала больше всего резонанс имела. Мы просто купались в эмоциях, и осталась масса смешных эпизодов, которые в кадр не вошли. Кстати, знаменитая овсянка появилась экспромтом. Изначально сэру Генри я должен был предлагать истинно английское блюдо — пэрридж. Это, собственно, овсянка и есть, но только не звучало: «Пэрридж, сэр!». И тогда кто-то предложил говорить «овсянка», что в сочетании с «сэром» дало нужный смешной эффект.

– Можете ли назвать кого-нибудь из крымчан, у кого сегодня есть хороший кинематографический потенциал? Режиссерский, актерский, операторский?

— Нет, не назову. Не знаю, к сожалению. Дело в том, что Крым много лет был вне больших кинематографических процессов. Время от времени кто-то, что-то отсюда появлялось, но в памяти не зацепилось. В Крыму кинематограф нужно создавать практически с чистого листа. И местных кинодеятелей воспитывать, соответственно.

– Какие планы на этот счет у российского министерства культуры?

– Планов множество, идет прощупывание почвы: приезжают специалисты, изучают обстановку, предлагают варианты развития событий, думают над тем, какие фильмы можно и нужно в первую очередь снимать здесь. Нужно и кинофестивали крымские возрождать, и создавать базу для обучения крымчан кинематографическим профессиям, давать им первоклассное кинообразование. Слышал, что есть планы по открытию филиала ВГИКа, и по открытию крымского отделения киношколы Никиты Михалкова. Это все вполне имеет право на жизнь.

– Известно ли, как сложится судьба Ялтинской киностудии?

– Однозначно, на Ялтинской киностудии, которая, как мне известно, давно уже находится в печальном состоянии, должна быть создана мощная техническая база, чтобы желающие снимать кино в Крыму имели возможность здесь работать полным циклом. Переговоры по этому поводу идут, и, думаю, завершатся успешно для киностудии. Чтобы здесь все время были в наличии и технические специалисты, и монтажеры, осветители, чтобы съемочная аппаратура была высокого уровня, павильоны нормальные, гостиница. А творческий состав может быть откуда угодно. Тогда и крымское кино собственное появится высокого уровня, и в Крым станут приезжать — и россияне, и иностранцы — чтобы снимать свои картины. А все остальное у полуострова есть: роскошные пейзажи на любой вкус, дикое количество солнечных дней в году, флора разнообразная. Есть где поработать!

– А вы над чем сейчас работаете?

– Сейчас у меня период поездок и творческих встреч в различных российских регионах. Что же касается кинематографа… Не хочу наперед загадывать. Последняя работа была связана со съемками в Одессе, я уже начал вплотную готовиться, но после печальных событий второго мая отказался от этой работы. Не из-за страха, не по политическом соображениям, а по моральным. Понял, что я не могу относиться к этому городу, как прежде. Это теперь совсем другой город. И отношение к нему другое.