События

В столице Латвии побывал уникальный гость — русский поэт, публицист, искусствовед Юрий КУБЛАНОВСКИЙ

«Живу по принципу, как Пушкин учил: «Самостоянье человека — залог величия его». За него приходится платить одиночеством. Зато я сохранил то, что считаю порядочностью…» За этими словами, сказанными с душевной открытостью нашим гостем, — жизнь, которой с лихвой хватило бы на несколько: «Столько всего было разного».

Когда–то начинающий поэт, совсем еще юный Юра КУБЛАНОВСКИЙ, вместе с друзьями организовал «СМОГ» — Смелость, Мысль, Образ, Глубина. И эти понятия стали частью его душевного мира, глубокого и отзывчивого ко всему, что происходит в современном обществе.

Ценности — мнимые и настоящие

— Юрий Михайлович! Вы какое–то время были третейским судьей в телепередаче Владимира Соловьева «Поединок». У вас это получалось замечательно. Хотя сегодня чаще вспоминаешь грибоедовское «А судьи кто?». Почему голос человека, к которому хочется прислушаться, заглушают абсолютно никчемные люди?

— Людей, которые не примыкают ни к каким лагерям, живут согласно своему самостоянию и своему миропониманию, всегда немного. Они в силу своего характера никогда не лизоблюдничают и не общаются с теми, с кем выгодно, для того чтобы пробраться на общественную арену. Я никогда не мог через себя переступить.

Когда меня приглашали третейским судьей к Соловьеву, я с удовольствием ходил, потому что имел возможность прямого высказывания. К сожалению, та передача почему–то закрылась. Очевидно, форма диспута или диалога кому–то из властей предержащих кажется неактуальной. Теперь я редко бываю на телевидении, хотя недавно на «России 24″ у меня был содержательный разговор с владыкой Илларионом (тоже приезжал в Ригу. — Авт.) о Достоевском. И к Соловьеву в его новую передачу «Воскресный вечер» захаживал.

Ощущение одиночества у меня, безусловно, есть, как и у многих моих друзей… А на тех же телевизионных каналах в основном работают или коллаборанты — за деньги, или просто скрытые ненавистники и Путина, и государства. Завтра закачается «трон», никого из них не останется — все сбегут… Так было и в 1917 году. Кого мы увидели на защите трона из тех, кто был вблизи государя? Никого! Вот такая грустная история…

— Сейчас в ходу понятие «европейские ценности». Есть ли вообще таковые? И как они сопоставимы с христианскими заветами?

— Европейские ценности, мне кажется, — это надуманно в значительной степени. Ну разве что на социальном уровне они есть — вежливость, услужливость. Если кто–то поскользнется, ему помогут. Очень высокая социальная повседневная дисциплина у европейцев. Русского хамства, русского безразличия, с которым сплошь и рядом мы сталкиваемся у себя в стране в общественных местах, все–таки в Европе нет. Там все очень услужливы по отношению друг к другу. И в этом смысле это их ценность.

Других ценностей нет, наоборот — антиценности, которые сегодня процветают. Я имею в виду революцию геев, их парады. Какие ценности, когда над Бундестагом в День святого Валентина висит флаг гомосексуалистов вместо государственного?! Это, что ли, «европейская ценность»? Я считаю, что Россия за счет своего консерватизма гораздо больше сохранила христианские ценности, чем современный Запад…

Русское возрождение

— Есть ли шанс у России подняться в ХХI веке?

— Ответ зависит от энергетики человека, его характера. Я, например, остаюсь безнадежным оптимистом. Хотя умом понимаю, что шансов не так уж много. За счет чего мой оптимизм? За счет веры, за счет характера моего, настроения. Я носа не вешаю.

Когда я бываю в Москве на Донском кладбище, на могиле Солженицына, всегда захожу на могилу Ильина (Иван ИЛЬИН — русский философ, писатель и публицист, сторонник Белого движения. — Авт.). Он там похоронен рядом с генералом Деникиным. Кстати, Путин поставил им кресты, очень хорошие, на свои деньги. И всегда вспоминаю Ильина как одного из ярких и светлых людей. Вопреки всему, он до конца пронес веру в возможность русского возрождения.

— А как вы относитесь к Путину?

— У меня к нему сложное отношение, непростое. Я, как и Александр Солженицын, высоко ценю независимость внешней политики Путина. То, что делается внутри страны во время его правления, — что там особенно ценить? Проедали газ и нефть… Он разведчик. Все, что касается внешней политики, — это его. Не случайно у нас такой сильный министр иностранных дел, как Лавров, который сопоставим с министром кабинета Столыпина. А во главе правительства стоит Медведев. Ну я не знаю, можно ли от него ждать тех решительных, необходимых и плодотворных шагов, которые сегодня ой как требуются… Но все–таки в основном я отношусь к Путину положительно. Хотя много сейчас среди столичной интеллигенции людей, просто ненавидящих его до белизны в глазах.

— Какой бы вы совет дали русским, оказавшимся за рубежом? Как сохранить свою идентичность? И нужно ли это?

— Как я могу советовать людям, у которых так сложилась судьба? Каждый решает сам за себя. Одно только могу сказать: полная интеграция и забвение русских корней всегда обедняют человека. Вот сегодня в Тарту живет и преподает сын замечательного филолога Юрия Лотмана. Он такой оголтелый эстонец, каких больше в Эстонии нет. Он был одним из лидеров движения закрытия Пушкинского лицея в Тарту! Не думаю, что такие проявления национального и культурного предательства принесут кому–то счастье. От такого национализма я хотел бы всех предостеречь.

А Русский мир — скорее словесная фигура, никакой опасности для других он не представляет. В России, конечно, люди стараются нащупать собственную государственную идеологию. И среди прочего некоторые, по большей части болтуны, извратили и это словосочетание. Но я глубоко убежден, что Русский мир существует. Это мир тех, кто ценит русскую культуру, знает русскую историю и не отторгает ее, а относится к ней с пониманием, кто желает своему Отечеству блага. Любой нормальный культурный русский человек есть атом Русского мира. Но представлять его как явление, обладающее империалистическими, экспансионистскими поползновениями, — просто абсурд…

Конфликт цивилизаций

— Почему таланты многих деятелей искусства развились на изображении зла и порока? В этой связи интересно ваше отношение к фильму Звягинцева «Левиафан»…

— Надо сказать в защиту Звягинцева, что фильм начал сниматься задолго до нынешней заварухи. Но сам посыл его, когда он прочитал в американской газете историю об одиночке–борце и сказал, что здорово бы ее перенести на русскую почву, мне кажется нелепым и искусственным. Что у него получилось — не знаю, не смотрел. Что–то меня к нему не пускает… Скажи мне, кому этот фильм нравится, и я скажу — что за фильм. Его хвалят такие люди, мнение которых для меня не то что ничего не значит, а означает унижение.

— А «Солнечный удар» вы смотрели?

— Да, получилось очень удачно. После многолетней реставрации здания Фонда культуры на Гоголевском бульваре, на торжестве, Никита Михалков должен был передать фонду Солженицына в дар эпистолярный архив Ивана Шмелева. И я оказался там. Потом был небольшой сабантуйчик. А мы с Михалковым не виделись с той поры, как лет 5–6 назад участвовали вместе в телевизионном проекте «Имя Россия». Я там выступал за Пушкина, он — за Столыпина. И я его спросил, когда появится фильм «Солнечный удар», я его жду, поскольку очень ценю этот рассказ Бунина. А он говорит: «Послезавтра будет премьера в Белграде. Полетели!» И я на другой же день вылетел в Белград.

Нас встречал Кустурица, замечательный режиссер. В Белграде этот фильм приветствовали стоя. Там обожают Михалкова, поскольку он выступил, надо отдать должное, против бомбардировок Югославии в 1990–е годы. Он там просто культовая фигура. Фильм произвел на меня очень светлое впечатление.

— Как вы оцениваете события, связанные с расстрелом сотрудников журнала Charlie Hebdo?

— Это не случайность, а глубочайший конфликт цивилизаций. Идет омусульманивание и Парижа, и Лондона, и Европы в целом. Там огромное количество подростков, которые никак не адаптированы европейски и не хотят этого. Другое дело, что я никак не могу согласиться с теми, кто вышел с плакатами «Я — Шарли!», потому что считаю: разжигать вражду, глумиться над религиозными ценностями, над теми, кто готов за них положить жизнь, — это глупо, это самый поверхностный либерализм. Но им охвачено, как эпидемией, почти все западное общество. Это еще более тупая и всеобъемлющая идеология, чем коммунистическая.

— Как изменился Париж за последние годы?

— Происходит социальная нивелировка национального колорита, и это везде, не только в Париже. Уходит колорит великого города. Он заменяется чем–то усредненным. Уходят парижские кафе с их интерьерами, общепит скупают итальянцы и японцы. Уже поесть что–то традиционное французское в Париже — проблема. Съесть петуха в вине негде, зато пиццерий и суши–баров — повсюду. Что ты в Париже или в Милане — одно и то же.

Мало того. Есть прекрасный пригород Сен–Дени и собор, где похоронены все французские короли. Там раньше рядом жила французская аристократия, сейчас — просто Ближний Восток. Криминальные кварталы, где поножовщина, где ходят с ободранными воротниками люмпены. И сам храм отделен от городских кварталов гигантскими бетонными плитами — целые баррикады. И это культурное сердце Франции! Что тут скажешь…