События

Талантливая и многогранная Екатерина РОЖДЕСТВЕНСКАЯ представила в Риге свою первую книгу, в которой рассказала о своей семье, гостеприимном доме и своем отце — советском поэте Роберте РОЖДЕСТВЕНСКОМ.

«Неожиданно для себя стала писателем», — призналась Екатерина РОЖДЕСТВЕНСКАЯ на презентации своей первой книги со сказочным названием «Жили–были, ели–пили… (семейные истории)». Да, в книге рассказывается о том, как был устроен быт в родительском доме, о многочисленных гостях, для каждого из которых всегда готовилось любимое блюдо, и есть рецепты этих «фирменных» блюд.

Все как будто просто и без затей. Но в результате сложился портрет эпохи, написанный умным, талантливым, образованным и, главное, на наш взгляд, добрым человеком. Понятно, что в той не столь отдаленной от нас жизни во второй половине ХХ века не все было тишь да гладь, но Екатерина Робертовна смотрит в нее с любовью. Потому что рядом были самые родные и любимые люди — отец и мать, был дружный и хлебосольный дом, хорошие и верные друзья…

Писательство — в генах

Вот именно этот незамутненный горечью и сожалением взгляд пришелся по душе всем, кто пришел на встречу с известным фотохудожником, дизайнером, главным редактором журнала «7 Дней» в клуб «Культурная линия» и в рижский Дом Москвы, где залы были переполнены, где почти каждый хотел сказать московской гостье что–то свое (она в итоге едва не опоздала на поезд). «ВЕСТЯМ» удалось улучить минутку, чтобы расспросить Екатерину РОЖДЕСТВЕНСКУЮ о былом и настоящем.

— Екатерина Робертовна, как вы все успеваете? Это же трудно даже представить…

— Мой день — это работа. Плюс три раза в неделю я хожу заниматься фитнесом. Или я пишу, или снимаю, или куда–то еду. Конечно, по дому мне помогают, я не все сама делаю. Дети уже большие. Двое живут отдельно, а младший сын, ему 14 лет, со мной, я стараюсь за ним ухаживать.

— Чем вы восстанавливаете свои силы после трудного дня? Как настроение поднимаете?

— Пишу. Мне это очень нравится, я новичок в этом деле. Наверное, писательство у меня в генах. Спало — и проснулось. Устала все в голове держать, решила поделиться с людьми. Мне в юности запали в душу французские духи J’ai Ose («Я осмелилась») — именно своим названием. С тех пор я осмеливаюсь на что–то новое. Не могу сказать, что решила стать писателем, — я просто решила собрать рецепты блюд, которые готовили в нашей семье. Но получилась не просто поваренная книга. Это книга воспоминаний о тех людях, которые к нам приходили, что они любили есть. Я готовила, сестра и бабушка готовили…

— Как бы вы переиначили название книги американской писательницы Элизабет Гилберт «Ешь, молись, люби»?

— Никак. Мне не нравятся эти слова, напоминающие лозунг. У меня вообще нет никаких лозунгов в жизни. И тем более брать чужой для примера. Нет, совсем не хочется…
Гостеприимный дом

— Зато библейский завет «Ешь, пей, веселись» созвучен вашему дому, отличавшемуся хлебосольством и гостеприимством, где еще и весело было. Кто по сей день при воспоминании вызывает у вас улыбку?

— Очень многие. И Арно Бабаджанян, и Расул Гамзатов, и Иосиф Давидович Кобзон. Кобзон до сих пор ест жареную картошку с луком, залитую яйцом, — это его главное блюдо, которое готовила моя мама для него. Леонид Михайлович Рошаль был нашим с сестрой педиатром. Мы к его приходу готовили гречневую кашу с жареным луком.
Мне дороги все люди, которые очень любят жизнь и стараются, чтобы другие ее любили. Такие в нашем доме часто бывали. О своем отце не могу сказать, что он был жизнерадостным, просто он был очень хорошим человеком. Шутил с серьезным видом, все вокруг смеялись, а он был невозмутим.

— А что у вас самой легко вызывает улыбку?

— От чего–то увиденного, а не услышанного, я легко улыбаюсь. Улыбаюсь глазами, а не ушами.

— Когда ваш отец был занят, что–то писал постоянно, вы на него не обижались?

— Нет, я понимала, что он работает. Это было как данность. Я была в детстве уверена, что отец любого ребенка должен сидеть в своей комнате, писать, много курить, а потом должен открывать дверь и выходить, чтобы прочесть то, что написал. Мама была по профессии литературным критиком (Алла КИРЕЕВА. — Авт.), но никогда его не критиковала. Это я могла сказать: «Пап, я вообще не понимаю, о чем речь». Интересно, что он менял какие–то слова, прислушиваясь ко мне. Я считала, что так оно и должно быть.

Зато гостей, которых у нас всегда было много, я не любила только по одной причине: они отрывали у меня драгоценное время общения с родителями. Мама и папа много ездили и редко бывали дома, к тому же они были «выездные» (был такой термин в то время). Я оставалась со своей любимой бабушкой Лидкой, маминой мамой. Она была в молодости солисткой оперетты, ей было что вспомнить.

Кстати, мою книгу открывает рецепт губернаторской икры. Это баклажанная икра, только бабушка добавляла туда кислые яблоки, и вкус получался особенный. Этой икрой она совратила астраханского губернатора, но подробности она мне не рассказывала: я еще была молода…

Счастливое детство

— Что из того времени в прошлом веке вам особенно дорого?

— То, что в нем было детство. У каждого оно свое, но все равно это самое счастливое время жизни. Даже если оно было и не очень счастливым, вспоминаешь считанные моменты, когда и мама, и папа были рядом. Детство — это ностальгия.

Я проводила детство в замечательных компаниях, пропахших сигаретным дымом: тогда все курили. Я думала, что ничего не запомнила с тех времен, но когда взялась за книжку, многое вспомнилось, вплоть до того, что лежало на столе, шум, чей–то кашель…. Обстановка абсолютно зримая. И в книге я описываю то, что вижу.

— Вы стольких поэтов — ныне классиков — знали уже в детстве…

— В 60–е годы была такая концентрация гениев в одном месте и в одно время: в Москве — Вознесенский, Рождественский, Ахмадулина, Евтушенко. Они были очень разные, со своим представлением о жизни, и безумно талантливые. Их связывала атмосфера оттепели, свободы. Они дорвались до нее и хотели показать, на что способны, и делали это здорово и талантливо.

Эти поэты были очень образованны, начитанны, знали всю русскую классику. У Евтушенко была такая дуэль с отцом: один начинал читать какое–либо стихотворение, не говоря, кто автор, как называется и откуда. Прочитав несколько строф, замолкал, а второй дальше подхватывал, на лету. Так они могли читать часами, перескакивая с одного автора на другого. И проигрывал тот, кто не мог уже продолжить прерванный стих.

— Если сравнить звезд 60–х годов, которые приходили в дом ваших родителей, и звезд XXI века, с которыми вы имели дело на съемках, — в чем разница?

— Совсем другой калибр: раньше были звезды, теперь — звездная пыль. Столько амбиций, самолюбования, высокомерия… Некоторым современным звездочкам мне хочется поставить медицинский диагноз.

— Ваш фотоаппарат делает невозможное: перемещает людей во времени и пространстве. В каком времени вы хотели бы снять себя?

— Пожалуй, в Серебряном веке, где остались мои любимые художники и поэты. Я обожаю Ахматову, Цветаеву, Сашу Черного. Мне хотелось бы перенестись в то время, чтобы послушать Вертинского…
с улыбкой

ЕВТУШЕНКО–ухажер

— Евтушенко — замечательный, очень яркий человек. Он безумно талантливый, все время хотел быть первым, и это было заметно. По рассказам моей бабушки Лидки, Женя старался отбить мою маму у отца, он часто пытался это сделать и в других вариациях, но у него ничего не получилось с моей мамой. Тогда он переключился на Лидку. И тут не вышло. Но для него главное было — нажить опыт. Всю жизнь Женя приходил к нам с опаской, потому что бабушка постоянно поминала ему его реверансы и приставучесть. Он постоянно ждал от нее подвоха.

Помню, я хотела изобразить Евтушенко в образе Людовика XIII — они очень похожи. Он меня спросил, чем этот король отличился. Я ответила: победами в боях. Евтушенко спросил: «А как у него было с женщинами?» — «Да никак, не знаменит в этой области победами». — «Тогда я не буду, нет…»

АКСЕНОВ–рыбак

— Бабушка вообще была на страже «детских интересов»: детьми она звала маму и папу. Помню, когда мы жили в подвале на улице Воровского, к нам часто приходил Василий Аксенов, звеня бутылками в авоське. И начиналось… Могло не утихать много дней.

Бабушка его цепко осматривала и только после этого пропускала. Вот что Аксенов придумал: он ставил авоську с бутылками на окошко, проходил без бутылок, а потом втягивал оставленную поклажу, как рыбак, в комнату. Правда, бабушка это довольно быстро пресекла…
рецепт

Губернаторская икра: представляет Екатерина РОЖЕСТВЕНСКАЯ

— Баклажаны очистить, нарезать вдоль, положить в подсоленную воду под гнет. Нашинкованный лук и тертую морковь обжарить на подсолнечном масле. На дно металлической кастрюли налить немного подсолнечного масла, выложить нарезанные кружочками помидоры, посолить и посыпать сахаром.

Следующий слой — морковь с луком, далее — кислые и кисло–сладкие яблоки, нарезанные тонкими дольками. Четвертый слой — обжаренные баклажаны (перед обжаркой хорошо отжать), затем опять помидоры, яблоки, баклажаны (лук с морковкой класть только один раз). Последовательность слоев повторять до тех пор, пока кастрюля не заполнится на две трети. Самый верхний слой — нарезанная зелень и измельченный зубчик чеснока. (Каждый слой посолить и посыпать сахаром! В нашей семье сахар вообще кладут практически везде: он оттеняет соль, добавляет если не пикантности — слово дурацкое, то баланса, и любое блюдо получается — да, именно сбалансированным.)

Кастрюлю закрыть и поставить на очень слабый огонь на 1,5–2 часа. Ни в коем случае не добавлять воду! Это опасно для вкуса и консистенции! Дать остыть и все перемешать. Помидоры и яблоки надо очистить от кожицы. Если баклажан очистить, икра получится более светлой…

Понадобится:

на 2 баклажана — 1 морковь, половинка луковицы, 1 зубчик чеснока, 1 большое зеленое яблоко, около 6 средних размеров помидоров, по пучку петрушки и кинзы, подсолнечное масло для жарки, соль, сахар и перец по вкусу…