События

Роман Сенчин: «Я не пишу в пустоту»

Надежда Грихачева, "Литовский курьер" Источник (ссылка откроется в новом окне)

«К сожалению это или к счастью, но я выдумывать почти не умею. Это у меня удачно не получается. Поэтому в моих произведениях везде есть реальные прототипы, есть документальная основа», – говорит известный российский писатель, литературный критик Роман Сенчин, который по приглашению Международного медиаклуба «Формат-А3» побывал в Вильнюсе.

Он автор романов «Минус», «Нубук», «Лед под ногами», сборников рассказов «Иджим», «День без числа», «Абсолютное соло». Его романы «Елтышевы» и «Зона затопления» вошли в шорт-листы главных литературных премий России.

В детстве он мечтал стать шофером, потому что «родился в Туве, где единственным транспортом до сих пор остается автомобиль. И хотел почему-то водить МАЗ, уж больно мне нравилась эта машина», – вспоминает Р. Сенчин.

– Тем не менее с самого детства я что-то такое пописывал, одно время даже подражал Жюль Верну, Стивенсону (пытаясь продолжить «Остров сокровищ»). А уже в 13-14 лет стал больше обращать внимания на свою жизнь, своих одноклассников, жизнь соседей. Вначале писал маленькие зарисовки, потом довольно большие повести. Правда, после армии я практически все выбросил, потому что, пытаясь править старые тексты, я буквально увяз в них. Поэтому писать начал с чистого листа. В 1995 году отнес свои первые рассказы в одну газету, затем в другую, им понравилось – с тех пор стал печататься.

– Приходилось ли обивать пороги издательств, чтобы ваши произведения напечатали? Или все-таки Литературный институт, который вы закончили, стал вашей визитной карточкой, открыв в определенной мере творческую дорогу?

– Мне повезло. Во-первых, повезло с мастером – им был Александр Рекемчук, замечательный советский писатель, которому сейчас почти 90 лет. Он старался продвигать своих студентов, и даже до сих пор советует, в какую редакцию кому обратиться. У него довольно много учеников, которые стали известными. Например, Александр Сегень, Илья Кочергин, Маргарита Шарапова, Улья Нова (псевдоним одной замечательной девушки), Валентина Юрченко.

Во-вторых, мне повезло, что в конце 90-х в литературе наступил переломный момент, когда постмодернизм несколько исчерпал себя. То есть до определенного момента он был нужен, но постепенно внимание к нему угасало – подустали и читатели, и редакторы журналов. Вдобавок истощилось само литературное наследие, которое печатали журналы. И вот когда эти запасы истощились, появилась потребность в более реалистичном письме о современной жизни. Сначала напечатали мою большую подборку в журнале «Знамя», затем в газете «Литературная Россия» стали выходить мои рассказы, в журналах «Октябрь», «Наш современник», «Новый мир». Таким образом, без какого-либо сверхусилия, я стал довольно много публиковаться.

– То есть когда говорят, что Роман Сенчин стоял у истоков нового реализма, это правда? Что, по-вашему, значит реализм на современный лад?

– Это течение то возникало, то гасло в конце 90-х годов. Здесь нужен был какой-то обновленный реализм – не тот соцреализм, которым была напичкана вся советская литература конца 70-80-х годов. Тот соцреализм органично вписывался в то время, а потом под конец советской эпохи стал очень костным. Сейчас мы уже почти не можем вспомнить сильных произведений того периода. И когда на нас чуть ли не вывалились произведения Генри Миллера, Борхеса, новый реализм не мог не появиться, поскольку он впитал многое из них – и ту же свободу, и ту же широту взгляда.

О том новом реализме, к которому меня причисляют, мы заговорили параллельно с писателем Сергеем Шаргуновым. Стали проповедовать новый реализм: дескать, нужна новая социальность, необходимо серьезно писать о современной жизни. Правда, никогда не создавались какие-то группы в поддержку этого течения, никогда не писались коллективные манифесты о новом реализме – все получилось само собой.

Все свои произведения могу точно причислить к новому реализму. Хотя мой роман «Зона затопления» довольно часто сравнивают с повестью Валентина Распутина «Прощание с Матерой». Однако сама жизнь дала мне повод написать эту книгу: потому что была построена Богучанская ГЭС на многострадальной Ангаре. Это снова переселение людей, снова сжигание домов, трагедии, слезы – иными словами, новый виток той же старой темы. Я вырос в Туве, где у нас под боком была построена Саяно-Шушенская ГЭС. Тува тоже немного пострадала: водохранилище расползшееся, в том числе и на территорию Тувы, представляет собой довольно мрачное зрелище. Огромная степь, куда приходит вода. Эту воду спускают и затем остается болото, занимающее огромную территорию, потом снова приходит вода… Планируют сделать дамбу, но для того, чтобы ее построить, конечно, нужны огромные деньги.

Получилось так, что произведение Распутина, которое все обсуждали, за которое его награждали до конца жизни, оказалось, наверное, не услышанным – ничего такого оно не переломило. И ни один я такой чудак, который вернулся к этой теме. Например, известный писатель Михаил Тарковский, живущий в Сибири, тоже одну из глав своего романа «Тойота-креста» посвятил Богучанской ГЭС, людям, которых переселили из тех деревень.

– Вы полагаете, что ваш роман будет услышанным?

– Всегда есть какая-то надежда, может быть, и тайная, что твоя вещь вызовет такой резонанс, что общественная жизнь пусть немного, но переменится. Ведь думающие и читающие люди в России есть. Тот же Интернет показывает, что люди читают, осмысляют, реагируют.

– А герои ваших произведений – вымышленные, или это реальные люди?

– Не знаю, к сожалению это или к счастью, но я выдумывать почти не умею. Это у меня удачно не получается. Поэтому в моих произведениях везде есть реальные прототипы, есть документальная основа. И в той же «Зоне затопления» я специально решил ничего не додумывать, потому что сама тема не то что опасная, но за выдумывание могут и предъявить. Поэтому я свои слова постарался подкрепить документальными материалами: то есть я могу ответить за любой эпизод, а все, что написано в книге, происходило на самом деле.

– К слову о том, что происходило на самом деле. Одна из ваших повестей «Полоса» основана на реальных событиях о том, как в тайге на неработающую полосу совершил вынужденную посадку пассажирский самолет…

– Да, был такой стихийный общественный соцзаказ на положительного героя. Он и сейчас (заказ) продолжается: в обществе хотят найти положительного героя. Я решил попробовать написать об этом. Есть такая поговорка: «Чей-то подвиг – это чье-то преступление». Поэтому подвиг – всегда палка о двух концах. Человека, который поддерживал эту взлетную полосу, считали чудиком, с ним ругались, его не любили. Ведь взлетно-посадочная полоса занимала полтора километра. Вы, конечно, понимаете, что такое на севере полтора километра бетонки, которую можно приспособить под те же склады, стоянку или еще под что-то. А он упорно не допускал… Сама жизнь дала нам такой пример притчи, что такой вот чудак может оказаться спасителем для многих людей.

– Должен ли писатель заниматься политикой или, по-крайней мере, включаться в политические процессы?

– Я думаю, что постоянное вовлечение писателя в политику пагубно для него. Но бывают какие-то периоды, когда писатель должен вставать из-за своего стола и заниматься уличной политикой или (если он чувствует возможность) идти на трибуны. Таких людей как Сергей Шаргунов, Захар Прилепин – нельзя считать чистыми писателями, потому что они с юности занимались общественно-политической деятельностью. Поэтому они совмещают литературу и общественную деятельность. Пока что более или менее удачно.

– А вы?

– Я не могу совмещать. То есть я иногда ухожу и в публицистику, и даже время от времени бываю на каких-то уличных мероприятиях, но сказать, что я постоянно «варюсь» в этом, сложно. Для того чтобы осмыслить, что я делаю, я написал повесть «Чего вы хотите?». С помощью дочек героя я попытался посмотреть, что происходит с людьми, которых захлестнул водоворот событий.

– А как насчет критики власти из уст писателя?

– Все зависит от того, как критиковать. Страшнее, когда писатели начинают негативно высказываться о русских людях, о народе. Это коробит.

– В вашей жизни ведь тоже был переломный момент, когда из-за обострившихся межнациональных отношений вам пришлось покинуть родную Туву. Как вы считаете, для России 93-й тоже стал переломным?

– Конечно, крах той системы был неизбежен. Можно по-разному трактовать его причины, но я думаю, что сознательно подрывали и экономику, и политку, и идеологию. В конце 80-х было понятно, что вот-вот все рухнет. После августовских событий 1991 года еще какие-то социальные основы сохранялись, а октябрьские события 1993 года направили Россию по пути дикого капитализма, с которого мы еще не выбрались по-настоящему. Постепенно выбираемся, но не совсем нормальными путями. Тот же пресловутый малый бизнес, который необходим, в России всячески гнобится.

Поэтому 1993 год был, действительно, переломным, после которого начались все эти страшные последующие годы, когда каждый выживал как мог, когда на какое-то время государство – хорошее оно или плохое – совершенно потерялось. А без государственных кнута и пряника, по крайней мере, русский народ жить отучили много-много столетий назад. Разве что староверы без государства обходятся. Да и то не в полной мере.

– На ваш взгляд, извечный конфликт города и деревни, который вы обозначили в романе «Елтышевы», все-таки преодолим, или мешает слишком глубокий социально-экономический разрыв?

– В романе больше поднимаются экзистенциальные вопросы, некий рок, о котором я даже не думал. Но многие критики, в том числе мною очень уважаемая Ирина Роднянская, отметили, что некий рок навис над этой семьей. С другой стороны, приехать в деревню с минимальными деньгами и построить дом, завести хозяйство удается очень немногим людям. Когда в России ввели материнский капитал, в деревню снова хлынули люди. Приобретали какие-то избушки, и почти все через три-четыре года исчезли – кто-то уехал, кто-то погиб, кто-то доживал в каких-то хибарах. То есть стать крестьянином очень сложно.

Деревня на первый взгляд – полумертвый организм, но в основе своей она очень крепкая. И чем дальше от города, тем она крепче. А многовековой русский миф о том, что деревня спивается, не обоснован. Просто в деревне всё и все на виду.

– Насколько для вас, как для писателя, важна литературная критика? Чем она является в наши дни, и может ли одна критическая заметка уничтожить автора и его произведение или, наоборот, поднять на вершины популярности?

– Я не приветствую оценочную критику. Это скорее литературная журналистика, которая говорит, что надо читать, а что не надо. Может быть, из таких критиков стал настоящим лишь Лев Данилкин, который в глянцевом журнале писал емкие рецензии. Но он настолько точно вникал в произведение, что стал настоящим критиком и авторитетом в литературных кругах. Многим авторам было обидно, что он о них не пишет.

На самом деле, критика, как говорил Белинский (и многие мною уважаемые люди за ним повторяли), «это самосознание литературы». Критик должен разбирать произведение, вникать в него и показывать какие-то грани, которые, может быть, не совсем видны читателю, даже самому автору.

Критика в России то приподнимается, то снова засыпает. Когда-то ее, действительно, боялись. Считалось, что она способна погубить автора. Прошло время, и у тех же писателей появилась тоска по критике: почему обо мне не пишут, почему молчат?

Сейчас никто критиков не боится, и ругательная рецензия, действительно, бывает для резонанса более действенной, чем хвалебная. Да я и сам довольно часто публикую рецензии, иногда пишу объемные статьи. Мне интересно высказаться о том, что прочитал. И когда я иногда слышу от некоторых критиков, что им что-то заказывают, у меня это вызывает удивление. Как можно по заказу прочитать книгу и что-то о ней написать?

– Как реагируете на критику в свой адрес?

– Мне повезло, что по моему поводу хамских рецензий и статей не было. Поэтому даже в ругательных я видел крупицу объективности и извлекал пользу из них. Потому на критиков не обижался. Про некоторых авторов, действительно, пишут гадости. Тогда, бывает, я заступаюсь за них (смеется).

– Трудно быть писателем в России?

– Честно говоря, публиковаться сегодня можно практически без особых проблем. Очень много издается журналов, альманахов. Некоторые выпускают книги за свои деньги, но это, конечно, моветон. Главное – заметит или не заметит читатель. В этом большая проблема, потому что разобраться в том потоке произведений, которые издаются, трудно. По большому счету среди них очень много хороших, откровенной графомании становится все меньше и меньше. Даже еще лет десять назад было очень много неграмотных, невежественных авторов, которые тем не менее мнили себя великими писателями: «Я пришел и говорю истины». А на самом деле посмотришь, что человек ничего не читал, ничего не знает. Таких авторов сейчас мало. Опять-таки, главная проблема – обратить на себя внимание читателей.

– То есть Россия по-прежнему богата на таланты. Можете назвать молодых авторов, чьи имена помогла открыть литературная премия «Дебют»?

– Да, Россия очень богата на таланты. Премия «Дебют» – один из инструментов, с помощью которого открываются молодые талантливые авторы. Причем не только из России, огромнейшей страны, но и всего мира. Главное – писать на русском языке.

За последние годы «Дебют» отметил, например, таких авторов: Дарью Верясову, Сергея Самсонова (написавшего уже несколько очень своеобразных книг), Дмитрия Бучельникова, Глеба Диденко, Арслана Хасавова, Моше Шанина, Лету Югай, Алексея Леснянского, Александра Решовского, Альбину Гумерову… Абсолютное большинство лауреатов и финалистов «Дебюта» продолжают писать, публикуются. Без некоторых из тех, кто был замечен «Дебютом» в начале нулевых, современную русскую литературу уже невозможно представить.

– О чем будет ваша следующая книга?

– После «Зоны затопления» я начал писать объемную вещь о русском мире внутри России. К сожалению, русский мир сужается не только в мире, но и в самой России. Я хотел на примере Тувы проследить этот процесс. Очень плачевно, что регионы с русской культурой становятся национальными автономиями. Это минус для таких регионов – некоторые погружаются в средневековье, попросту дичают. Из многих регионов происходит выдавливание русских. Об этом я хочу написать.

– В прошлом году «Зона затопления» получила третью премию «Большая книга». Что для вас значат престижные литературные награды?

– Честно говоря, финансовое наполнение имеет не последнюю роль. Довольно приятно, когда отмечают твою вещь. Литературная премия может сравниться с хорошей рецензией. По-моему, самое страшное, когда пишешь в пустоту, когда хорошо издаваясь, ты не видишь отклика. Мне в этом плане повезло, я не пишу в пустоту.

Ваш комментарий

Чтобы оставить комментарий

войдите через свой аккаунт в соцсети:

... или заполните форму:

Ваше имя:*

Ваш адрес электронной почты (на сайте опубликован не будет):

Ссылка на сайт:

Ваш комментарий:*


Роман Сенчин

25 февраля в Риге по приглашению гуманитарного проекта «Культурная линия» в рамках цикла «Литературные встречи» побывал писатель Роман Сенчин. Перед встречей с читателями он…… →

Фото
Видео
Статьи