События

Сергей Чупринин: Литература уже не зона повышенной опасности

Надежда Грихачева, "Литовский курьер" Источник (ссылка откроется в новом окне)

По приглашению международного медиаклуба «Формат-А3» гостем литовской столицы стал литературный критик, литературовед и публицист, главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин.

Его статьи еще в 80-х привлекали читателей своей актуальностью. Сегодня, дабы идти в одном ритме со временем, Сергей Иванович соединяет, казалось бы, несоединимое в литературе, создавая тем самым новые литературные формы. Именно он смог поставить социальные сети на службу литературе: разрозненные фейсбучные посты превратить в короткие рассказы, а затем собрать в книгу «Вот жизнь моя. Фейсбучный роман».

«Когда лет десять назад появились социальные сети, они неожиданно оказались энергетическим ресурсом для современной литературы, – говорит Сергей Иванович Чупринин. – Именно социальные сети с их возможностью прямого контакта, обращения, диалога с публикой. Переписываясь в сетях, общаясь в блогах, Живых журналах, я вдруг обнаружил для себя (а я по жизни прагматик), что из всего этого складывается какая-то форма, для меня новая и абсолютно непривычная. Своего рода способ свободного разговора не только о литературе, но и о себе, о жизни вообще. Это первая моя книжка, такая немного непрофессиональная. С одной стороны, автобиография сына века, а с другой – сборник размышлений».

Сегодня Сергей Чупринин гость «ЛК», а поскольку старейший журнал «Знамя» в этом году отметил 85-летний юбилей, то не спросить у главного редактора о сегодняшней роли литературных журналов, согласитесь, было бы странно.

– У каждого явления (если это явление делается вменяемыми людьми и делается осознанно) есть какая-то целеполагательная задача. Я работаю в журнале с 1989 года, и на моей памяти эта задача несколько раз менялась, – говорит мой собеседник.

В года перестройки и гласности, в годы сумасшедше-безумных тиражей было ясное целеполагание – толстые литературные журналы на полшага опережали другие средства массовой информации в раскрепощении общественного мнения, в изменении каких-то этических констант, бытовавших в России. Я застал еще те времена, когда в редакцию приезжали люди, которых больше всего интересовало, что мы будем печатать в ближайших номерах. И главная их реакция была: «Какой кошмар, неужели это уже можно, неужели вы не боитесь?»

Это кончилось с появлением в России и на территории бывшего Советского Союза хоть какой-то политической жизни – с ее борьбой за голоса и мнения, с партиями и концепциями. Начались 90-е годы, и книгоиздательства в погоне за сиюминутной прибылью стали выпускать почти исключительно полное барахло – такой коммерческий кич, во всяком случае, не книги достойных современных авторов. Вот и вышло, что на протяжении почти 10 лет журналы заменяли собой книгоиздания – прочесть хороший роман, прочесть подборку стихов известного (или неизвестного, но талантливого) писателя можно было только в журнале. Нигде, кроме. Только там.

То есть и в первом и во втором случаях мы временно исполняли чужие обязанности – обязанности тех, кто плохо работал.

Начались 2000-е годы – уже другое время: издательства развернулись, и возник вопрос: зачем литературные журналы?

Пришла свобода – со всеми своими достоинствами и своими опасностями, а фильтры исчезли. И если в советскую эпоху их роль исполняли редакторы – от литературных редакторов до политических цензоров, что сильно, конечно, сужало возможности литературы, но в то же время не пропускало на печатные страницы откровенный брак и графоманию, то сейчас фильтров не осталось вообще никаких. В итоге на книжных прилавках мы имеем все – качественное-некачественное, плохое-хорошее, отредактированное и неотредактированное. Писателем при желании может назвать себя каждый, потому что сейчас издать книгу оказалось не только просто, но и еще и сравнительно дешево – а с приходом новых технологий так и почти бесплатно.

Поэтому литературные журналы сейчас (и это, может быть, одна из их важнейших функций) играют роль, которую на предприятиях в советскую эпоху играли так называемые ОТК (отдел технического контроля). Никого не спросясь и опираясь лишь на свою экспертную репутацию, в наши дни именно журналы ставят «знак качества», будто подтверждая – то, что мы печатаем – это литература. Она может вам не нравиться, это ваш выбор, но то, что появляется на страницах литературных журналов, безусловно, находится в сфере литературы, а не в огромном пространстве графоманской, любительской, халтурной словесности. Обратите внимание: если в 90-е годы крупные литературные премии присуждались почти всегда за произведения, опубликованные в толстых литературных журналах, то и теперь примерно треть (иногда половина) премий уходит к произведениям, впервые появившимся на наших страницах.

– А как читателю разобраться – кто правильный автор, а кто нет?

– Читайте литературные журналы (смеется). На самом деле, это вопрос, который в последние годы и для меня, и для читателей стал гораздо более трудным, чем раньше. Ведь нам казалось, что с падением «железного занавеса», с уничтожением цензуры, с приобретением свободы литература наконец соединится в своих основаниях, все плохое уйдет, а хорошее останется. Мы ошиблись. Плохое никуда не делось и даже количественно увеличилось, а разобраться в хорошем почти невозможно. Недаром ведь теперь никто не говорит о едином литературном процессе, не сравнивает литературу с могучей рекой. Теперь она как дельта разделилась на самостоятельные потоки, и читатели разделились тоже. Даже в семье, посмотрите, отец читает одни книги, мать – совсем другие, а дети, если они вообще хоть что-то читают, третьи.

Это непривычно, поскольку я, да и все, кто старше сорока, помнят эпоху, когда образованные люди читали одни и те же книги. Если произведение стоило хоть какого-нибудь внимания, его должны были прочесть все. Назовем это единством чтения, скреплявшим общество. Сейчас такого единства не существует. Если вы человек с наклонностью к чему-нибудь сентиментальному, если для вас дороги гуманистические ценности, если вы хотите увидеть свет в конце туннеля и чувства добрые пробуждать, читайте Людмилу Улицкую, например. Если вы любите какие-нибудь экстравагантные гипотезы, что-то необыкновенное, какую-нибудь смысловую эквилибристику, читайте Виктора Пелевина. То есть появилась свобода выбора и не стало писателей, которые адресуются сразу всем.

– Вы сейчас перечислили тех авторов, которых называют либералами от литературы. На международных книжных ярмарках Россию представляют именно произведения либеральных писателей, которые при этом Россию ужасно не любят. А где же тогда авторы национальной прозы?

– Сразу же несколько важных уточнений. Я бы не мерял писателей степенью их любви к Родине. Ее ведь тоже любят по-разному. Кто-то слепо и всепрощающе, как дитя любит свою мать, а кто-то зряче и требовательно. Вспомните Чаадаева, который так и «не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми глазами». Это раз. А два: давайте, как бы это ни было трудно, отделять художественные высказывания от высказываний публицистических. Вот та же Улицкая. В прозе она, вне всяких сомнений, гуманна и, может быть, даже сентиментальна, зато в публицистике – крайность, ярость, обида на Россию, на народ.

Во-вторых, так исторически сложилось, что господствующим в русской литературе на протяжении двух веков было либеральное сознание. Причины понятны: писателям не хватало прежде всего свободы, а либерализм – это и есть свобода. Свобода, которая превыше всего, моя личная свобода. Поэтому и в XIX веке, и особенно в XX писатели и их читатели тянулись к либеральному кругу. Вы скажете: а Достоевский, ведь это воплощенный пример либерализма? Соглашусь, но скажу, что с удалением от споров, в которых он участвовал, и его позиция прочитывается сегодня не как противостояние либеральному сознанию, а как необходимая и жизненно полезная самокритика либерализма. Скажу еще, что на больших временных дистанциях различия во взглядах больших писателей теряют остроту. Побеждает магия таланта, побеждает боль за Россию. Чего не видят, конечно, их современники, перед глазами у которых прежде всего перебранки, обмен колкостями и противостояние.

И еще. В нынешней горячей полемике понятие либерализма потеряло, мне кажется, различительный смысл. Я ведь тоже либерал, хотя называю себя либо умеренным, либо правым либералом. То есть я исхожу из того, что граница моей свободы заканчивается там, где начинается свобода другого человека, который имеет право думать иначе, чем я. Однако существует еще неолиберализм, левый либерализм, который победил в западной цивилизации в послевоенную эпоху. Это такой исключительный либерализм – я за свободу, а все, кто думает иначе – подлецы и мерзавцы. Мне, признаюсь, такое представление не близко, я не считаю людей, которые думают иначе, чем я, подлецами и мерзавцами по определению.

– Сергей Иванович, как вы сами к современной России относитесь?

– Надеюсь, что по-пушкински. Если позволите, напомню его слова: «Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал».

Это – моя страна, но видеть ее настоящее я хотел бы другим.

– В вашем понимании, каким другим? Россия ведь никогда не будет похожа на Запад?

– Достаточно, чтобы она оставалась и понимала себя частью великой европейской, то есть христианской цивилизации. Я хочу, чтобы ею можно было гордиться.

А если вернуться к литературе, то признаюсь, что лучшими годами своей жизни считаю время с середины 80-х до середины 90-х. Кто-то называет это десятилетие лихим, а для меня и для моих товарищей оно было временем ослепительных надежд. Тираж журнала «Знамя» был миллион экземпляров, тираж у «Юности» – 5 млн экземпляров, у «Дружбы народов», когда они печатали «Дети Арбата» А. Рыбакова – 3, 5 млн экземпляров. Какое счастье, думал я, какая у нас читающая страна! Меня воодушевляло, как это все начиналось: раскрепощение, свобода, услышанность многомиллионным народом. Мне казалось, что все нормализуется, а оно поехало куда-то не туда, в другую сторону. Оказалось, что читали журнал «Знамя» не для того, чтобы получить художественное наслаждение, а узнать, что сейчас носят, то есть фигурально выражаясь, какие идеи в ходу, что сейчас разрешено, что прилично, а что нет. В этом смысле литература сыграла свою роль гувернера общественного вкуса и общественных понятий, а потом ушла куда-то на задворки общественного внимания. И этим, если вернуться к пушкинским словам, я сегодня раздражен, я оскорблен…

– В одном из своих интервью вы сказали, что в России читают все меньше, а пишут все больше. Для кого тогда пишут?

– Оказалось, что каждому человеку всегда есть что рассказать. И более того, любой самодеятельный автор может ныне называть себя писателем. А читателя это дезориентирует и даже является одной из причин (хотя, правда, и не главной), почему люди перестали читать в том объеме, в каком они читали еще 25 лет тому назад. Ну, в самом-то деле: человек смотрит одну книжку, другую – фу, какая гадость, говорит он, да нет сейчас никакой литературы. Такое умозаключение он делает по разным причинам: либо, действительно, ему попалось полное барахло, либо ему попалась книга, несовместимая по взглядам с его собственными.

И кстати о взглядах. Выступая в роли публицистов, публичных ораторов, писатели говорят, разумеется разное: кто-то поддерживает действия власти, кто-то их осуждает. Но вот что интересно: в современной русской литературе нет, насколько я знаю, ни одного верноподданнического художественного произведения. Мне не попадалась ни одна книга, которая бы рассказывала, что сейчас в России жить здорово и прекрасно. Таких книг нет, и это значит, что вся нынешняя литература критична по отношению к современной России. Не исключаю, впрочем, простите мой цинизм, что это связано с тем, что нынешняя власть в России не заказывает себе художественной поддержки, полагая влияние литературы на умы и сердца людей исчезающе малым. Влияет телевидение, кинематограф – вот там и есть государственный заказ, а заказов на стихи или романы – нет. Во всяком случае, пока нет.

Василий Васильевич Розанов когда-то написал: начальство ушло. И из литературы оно, действительно, ушло: во всяком случае, за четверть века моей работы в журнале нам никто ничего не предписывал и ни разу никто не говорил – зачем вы это напечатали.

– Это хорошо?

– Это здорово, так как оставляет писателям простор для творчества. И это, увы, сигнал, что литература перестала восприниматься в России как зона повышенной опасности.

 

Ваш комментарий

Чтобы оставить комментарий

войдите через свой аккаунт в соцсети:

... или заполните форму:

Ваше имя:*

Ваш адрес электронной почты (на сайте опубликован не будет):

Ссылка на сайт:

Ваш комментарий:*


Сергей Чупринин

«В России полная свобода слова, пиши что хочешь. Цензура запрещена законом!», - сказал вильнюсцам главный редактор литературного журнала «Знамя» Сергей Чупринин. 29 сентября…… →

Фото
Видео
Статьи