События

«Менять занятия полезно для творчества!»

Наталья Лебедева, Vesti.lv Источник (ссылка откроется в новом окне)

Российский режиссёр, актёр и художник Александр Адабашьян — об истинном и мнимом

Самым замечательным гостем Латвийской книжной выставки по праву можно назвать Александра Адабашьяна. Бесконечно обаятельный, талантливый, прекрасный рассказчик, ироничный по отношению к себе, веселый, общительный, готовый всех выслушать и понять, он очаровал каждого, кто приближался к нему за 3–4 дня его пребывания в Риге.

Ребята c нашего двора

Александр Артемович встречался с рижанами на российском стенде выставки, его пригласили в гости и авторы проекта «Культурная линия». В Риге он представил вместе с режиссером Анной Чернаковой свой новый фильм «Хрустальный ключ, или Жили–были мы», который адресован и взрослым, и детям.

— В моем детстве было такое понятие, как «двор», и все мы выросли во дворах, — делится Адабашьян. — Это были первые уроки товарищества, и ты мог быть в каких угодно отношениях с этим человеком, но если он из твоего двора и в опасности, даже разговора не было, что я должен встать с ним плечом к плечу. Все закладывалось там, все правила драки — что лежачего не бьют и прочие.

А родители в этом не участвовали — они просто выпускали нас во двор, и мы там целыми днями болтались. И не было никаких опасностей. Хотя рядом с нашим двором было трамвайное депо, но все, слава богу, остались с целыми ногами.

А вот такого, как сейчас, когда с ребенком обязательно должны быть папа–мама, дедушка и бабушка, чтобы ему на качелях покачаться, не было. Не улица воспитывала нас, а двор — это существенная разница. Один мальчик после показа нашего нового фильма написал: «Хотел бы пойти на картину «Жили–были мы» со своими родителями, потому что они на грани развода…»

Детей нужно воспитывать своим примером, а не наставлениями, любить их… Но никто не отменял и законов подросткового возраста. Мы с двумя дочками хлебнули этого в свое время вполне… До 13 лет были нормальные дети, а потом как подменили. А сейчас мы с женой с удовлетворением наблюдаем, как наши подрастающие внуки отыгрываются за нас.

— Вы ведь с детства знакомы и с Никитой Михалковым…

— Да, лет с 14. Сколько я его знаю, он всегда хотел стать актером, а я — художником и поступить именно в Строгановское училище — Московское высшее художественно–промышленное. Я поступил, а Никита учился во ВГИКе. И пригласил меня в качестве декоратора на свою дипломную картину «Спокойный день в конце войны». С этого и пошло мое увлечение кино. Дальше вместе работали над фильмами «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Раба любви», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Пять вечеров», «Несколько дней из жизни Обломова» и другими.

Как нас учили

— Вы сыграли 49 ролей, стали художником в 16 картинах, сценаристом 26 кинолент, две из них сделали как режиссер. Какое ваше занятие можете назвать самым значимым для вас?

— Честно, люблю больше процесс, чем результат. И всем советую время от времени менять род занятий — очень полезно для творчества и идей. Я и четыре ресторана и казино оформил как художник. Но всегда выбирал, на чей зов откликнуться. А то вот моя коллега пришла оформлять ресторан одной дамы и спрашивает: «Так какая концепция у вас будет?..» «Чтобы пришла соседка и охренела». Я вот так работать не хочу.

Я ведь снял три картины во Франции и четыре в Италии. Слава богу, французский выучил еще в детстве, в лучшей в стране Французской спецшколе. Тогда у нас была такая оттепель в отношениях с французами, с Францией, де Голль еще был в моде. И на нашем ТВ все давали прямые эфиры на французские темы. А у нас в школе был театр, где мы ставили «Маленького принца» по Экзюпери и «Пчелку» Анатоля Франса. Я играл в обоих, и нас показывали по телевизору! У меня тогда еще закралась мысль, не поступить ли мне на актерский… Но пошел в Строгановку.

И все же актерство меня нашло. Когда Никита снимал «Свой среди чужих, чужой среди своих», из–за холеры из Крыма не смог выехать актер, который был утвержден на одну роль. И Никита предложил ее мне. Судьба…

В 90–х, когда в российском кино творилось бог знает что, я работал в качестве сценариста во Франции и Италии. И в полной мере оценил, какого качества и уровня было советское среднее и высшее образование. Вот мне французский коллега как–то говорит: «Хорошо бы снять кино про Ренуара — знаешь, был у нас такой импрессионист». И когда я ему в ответ прочел целую лекцию про Ренуара, описав все периоды, когда он испытывал те или иные художественные влияния, он только рот раскрыл. Откуда, мол, знаешь? А ничего особенного — этому в школе и институте учили.

Тираны и гурманы


— Так же я поражал их своим познаниями французской истории, которую много изучал самостоятельно. Копните историю Великой Французской революции — это же ужас и кошмар, какие потоки крови лились! А французы памятники поставили кровавым палачам Робеспьеру, Дантону и другим. А если бы я вам рассказал, как убивали принцессу Рамбаль, наша встреча на этом бы и закончилась. Простые граждане, милые обыватели начинали в три утра занимать очередь в первые ряды зрителей у гильотины.

То, что вытворяла Французская революция, абсолютно романтизировано. А если прочитать, что там происходило на самом деле, то Иван Грозный кажется просто воспитателем детского сада, который по попкам шлепал.

А самомнения сколько, гонора! У меня есть одна витиеватая фраза на французском, которой я отбиваюсь от французских официантов, жандармов и прочих. Ведь в любом ресторане самый последний официант лучше тебя знает, что и как нужно есть, какое вино к чему и т. п. Твои пожелания в расчет не берутся. Они вообще считают себя мировыми законодателями вкуса во всем: в еде, в модах, а у всех остальных ерунда.

— А величие русской культуры они признают?

— Что вам сказать? Даже в малом, в бытовой культуре считают себя выше. А посмотреть бы полдня, как происходило празднество в Версале! И хватило бы — там царила вонь такая и грязь такая… По поводу чистоплотности европейской… Если российские крестьяне как минимум раз в неделю в бане мылись, то в Европе это было преступной роскошью. У женщин на балу были с собой палочки для чесания головы, потому что вши кусали, а блохоловки — коробочки с мягким битумом — закладывали в прическу, чтобы вши и блохи в них застревали.

Мужчины носили на цепочке или брелоке пинцет — чтобы с дамы можно было снять блоху во время беседы. Как были устроены туалеты, можете только представить! Дамы в кринолинах — каждый раз его снимать–надевать. Поэтому предпочитали обходиться значительно проще.

И вся эта антисанитария сочеталась с внешним блеском. Но не вся Франция танцевала на балах в Версале — наверное, 0,2% населения. А все остальное жестко и грязно работало.

Или тот же Наполеон. Во Франции из Наполеона, который на самом деле Гитлер light, сделали легенду. Прямо собиратель нации, который на самом деле уполовинил свою нацию и катком прошелся по Европе, а сеял, по мысли французов, опять же «разумное, доброе, вечное» — что делал впоследствии Гитлер. Что мы, мол, наконец–то народам покажем справедливый путь к свободе и правильный образ жизни. То, чем Америка сегодня занимается.

Меня спросили, почему мы так хорошо знаем западную литературу, а в Европе ее не знают вообще? Я отвечаю, что проблема в качестве перевода. Например, как Лилианна Лунгина, мама Павла Лунгина, перевела Астрид Линдгрен — ты сам зачитывался с детства, внукам читаешь с наслаждением. Да любого западноевропейского писателя возьмите — русские переводы зачастую глубже и лучше оригинала!

Конфуз с Шекспиром


— А вот противоположный пример — итальянский режиссер, с которым я работал, Джакомо Капмиотти по заказу англичан снял «Доктора Живаго».


Если помните, на протяжении всего романа доктор пишет стихи — это его тайная страсть, и только после смерти главного героя их находят. Пастернак вставил в роман лучшие свои стихи — итог жизни, потрясающая поэзия, ставшая хрестоматийной.

А что делает переводчик? Не особо напрягаясь, он в конце пишет ПОДСТРОЧНИК этих шедевров. И вот вы читаете про этого человека, тяжкую его жизнь, страдания, измены, про то, что он пережил, и наконец–то открываете заветную тетрадь, о которой столько прочли, и вам не терпится это прочитать — и читаете там ахинею.

Типа «По всей земле мело, на разные расстояния, а на столе горела свеча, горела свеча». И получается совсем другая история! Некий графоман, который прожил всю жизнь в иллюзии, что его поэзия что–то из себя представляет… И после его смерти открыли это и со вздохом облегчения подумали: какое счастье, что никто, знавший его, такой ахинеи не видел и не знал.

Или еще случай. Во Франции мы писали один сценарий с режиссером и актрисой, французом и швейцаркой. По сюжету я предложил отрывочки из «Ромео и Джульетты». Смотрю — мои партнеры как–то очень кисло к этому отнеслись, хотя фрагмент очень правильно туда ложился.

Мы поехали в Бордо и купили три книжечки в мягких обложках — «Ромео и Джульетту». И я понял кислое их отношение. Потому что переводчик, внук Виктора Гюго — «канонизированный» переводчик, — делает просто подстрочник. Он никого не подпускает к переводам Шекспира. Но он просто пересказывает сюжет. Никакой поэзии, культуры перевода и близко нет! Просто графомания. И я понимаю, что они знают, что Шекспир знаменитый, его надо уважать, но не понимают — за что.

Не вникая в суть…


— Но мы, кстати, тоже сейчас съезжаем с наших прежде высоких позиций в этом деле. Сейчас у нас переводят те, кто успел схватить права на перевод какой–то модной книги. Редактуры никакой нет, поэтому прямо с компьютера все идет в печать. А мы читаем — с опечатками, с ошибками…
Точно так же, как сейчас делают дубляж. Раньше он длился неделю, а сейчас это все делается с листа, кто переводит — тоже неизвестно. Иногда слышу французский текст и поражаюсь ляпам в переводе.

А раньше мало того что въедливые переводчики уточняли каждую фразу, так еще и укладывали так, чтобы реплики совпадали с движением губ актеров. И чтобы актер, который читает этот перевод, даже внешне, по фактуре, соответствовал облику героя, которого он дублирует. Это готовилось месяц и неделю записывалось. А сейчас это занимает один день. Проходят люди и прямо с листа читают. Они еще не знают, чем кончится это кино. Текст уложили — и за неделю сбацали.

— Как вам удавалось дважды ставить оперу — это ведь отдельный жанр?

— Да, поставил в 97–м «Бориса Годунова» в Мариинском театре, а в 98–м «Хованщину» в Ла Скала — это перенос постановки Мариинки. Был такой интересный и авантюристический опыт. Авантюра всегда интересна.

По музыкальной части, правда, там Гергиев отдувался — у меня ведь музыкального образования нет. Интересно, что итальянцы называют «маэстро» только режиссера и дирижера, так что целый месяц в Милане во время репетиций я существовал в режиме маэстро.

За что боролись?..

— Сегодня в России мир культуры, как никогда, расколот на «наших» и «не наших». Как удается это преодолевать?

— А никак. Творческая элита в России — либералы. Ситуация в этом плане отвратительная. Но либерализм у нас был всегда, еще в XIX веке Серов писал, что либерализм и на развеску картин влияет… Идеологический разрез нас сегодня распилил.

А еще Данелия рассказывал, как однажды распространил анкету среди наших режиссеров с вопросом, кто повлиял на их становление. И ни один не назвал отечественного творца, все указали только зарубежных. Типа он такой единственный появился.

— Кого бы вы могли в российском актерском цехе назвать лучшими сегодня?

— Не знаю… Неплохих много, но звезд, таких как недавно ушедший в лучший мир Алексей Петренко, не вижу. Это штучный, уникальный актер. И Юрий Богатырев таким же был. Одно время он жил у нас дома. Мы с Никитой так за все время и не поняли, чего же он не умеет делать в кадре.

Помню, Никита его пригласил на роль Шилова в фильм «Свой среди чужих, чужой серди своих». А Юрий был всегда такой мягкий, рыхлый, округлый. И вдруг без всяких диет и фитнесов он становится к съемкам худым, угловатым, резким. Как только это ему удалось? Вот такой гений…

— Вы, конечно, знаете про латвийские черные списки, что Певцова не пускают…

— Удивительно с этими черными списками в Латвии! Свободная европейская страна, которая столько билась за свободу слова и как «задыхалась» в Союзе… И вдруг такой пассаж: за одну неудачно сказанную фразу того же Дмитрия Певцова. Он ведь не оскорблял никого, не призывал ни к чему. Высказал свое мнение о событиях прошедшего времени, которые, кстати, никак не касаются той территории, на которой он выступал. После этого объявили, что он не имеет права сюда въезжать. Он, конечно, не будет от этого страдать, но как–то это все очень странно коррелирует с тем, против чего боролись, от чего страдали, вздымали знамя свободы, погибали на баррикадах. И что в результате?..

Как правило, все эти активные движения — за свободу слова, другие свободы — всегда при победе поворачиваются другой стороной. Возвращаясь к не очень мной любимому советскому строю, вспомним, что все наши первые правители — Ленин, Сталин — беглые каторжники, люди, которые декларировали, что потом будут создавать правовое государство. Но еще Павел I сказал, что не умеющий повиноваться не сможет и властвовать.

Когда они сидели по своим тюрьмам и каторгам, очень страдали, но при этом Ленин с супругой покупали на неделю одного барана, и им хватало. Они читали литературу какую хотели, Ленин писал молоком подметные письма по поводу прочитанного. И когда они освободились и скинули эти оковы, то те оковы, которые они надели на своих врагов, были с учетом того люфта, который они имели сами. Поэтому завинтили гайки так, что у людей, которых сами сажали, этой свободы уже не было — никаких баранов, никакой литературы и связей с внешним миром. Все накрылось.

То же самое со свободой слова. Десятками лет они молились этому божеству, и один из тех, который с кадилом бегал вокруг вас, теперь объясняет, что он от этого страдал и боролся. И теперь говорит, мол, давайте этот затхлый храм разрушим, потому что он ходил там и задыхался. Махал кадилом и задыхался.

Вот у нас «архитектор перестройки» Александр Яковлев — как его можно назвать архитектором, когда он только с ломом бегал! — был секретарем ЦК КПСС по идеологии. Вы можете только себе представить, какой путь он должен был проделать, чтобы туда попасть! Сколько нужно было лапши на уши людям навешать — будучи секретарем парторганизации какого–нибудь завода, потом района, сколько он насеял «разумного, доброго, вечного», чтобы в результате взошло то, что он вырастил. А что же вы охраняли все это столько лет? Ошибался, мол, исправился, перековался.

Столько копий сломано вокруг памятника Ивану Грозному! Но ведь это всего лишь история, что с нее взять? В Италии стоит памятник Муссолини, во Франции всяким Дантонам — что же нам от своей–то истории отказываться?

Я вообще в свое время предлагал универсальный памятник поставить — только голову менять. И экономия средств, и идеологически никто не страдает…

Ваш комментарий

Чтобы оставить комментарий

войдите через свой аккаунт в соцсети:

... или заполните форму:

Ваше имя:*

Ваш адрес электронной почты (на сайте опубликован не будет):

Ссылка на сайт:

Ваш комментарий:*


Александр Адабашьян

24 февраля в рижском клубе «Культурная линия» принимали в гостях классика советского и российского кино – режиссера, актера, кинодраматурга и художника Александра Адабашьяна. В…… →

Фото
Статьи