События

В этом году исполняется 30 лет некогда очень популярной передачи Центрального телевидения – программе «Взгляд», которая, по сути, перевернула представление советских зрителей о телевизионной журналистике и телевидении в целом.

«Мы находились в самом центре идеологического гнезда, и ничего бы этого не было, если бы не товарищ Горбачев и его перестройка, когда он предложил ускорить научно-технический прогресс, перестроить все, что касалось идеологической догмы», – говорит известный российский журналист и публицист, один из создателей и ведущий программы «Взгляд» Владимир Мукусев, который по приглашению международного медиаклуба «Формат-А3» побывал в Вильнюсе.

В 1990 году первоначальный формат информационно-аналитической, развлекательной, прежде всего, программы для молодежи все больше превращался в длинную тягомотную передачу. Мы все меньше занимались просто поверхностным определением и вытаскиванием на экраны того, что до нас никто никогда не делал (имея в виду репрессии 30-х годов), и все больше задавались вопросом, почему это произошло. Появлялись мощные, съедающие огромное количество времени исторические темы, затем возникли альтернативные идеи, связанные с экономикой, рыночными отношениями. Стало очевидно, что мы переросли собственную передачу, переросли «Взгляд».

Так родилась идея творческого объединения «Пятница», но уже с другим эфирным временем. Мы хотели вытащить из «Взгляда» то, что требует осмысления, то, чего мы не раз касались, но только формат не позволял сделать более глубокими и интересными передачи. Возникла идея исторической передачи «Веди», нового шоу «Поле чудес» (аналог американской телепрограммы «Колесо Фортуны), программы «500 дней», где экономика была поставлена выше политики – нужно было налаживать новые экономические связи, понимая, что страна рассыпается, начался парад суверенитетов. С того момента мы перестали думать одной передачей, мы стали создавать завод по производству телевизионных программ.

Но новый «творческий союз» надо было как-то организационно оформить. Я написал устав нового творческого производственного объединения «Пятница», который был принят, а я, естественно, должен был стать его генеральным директором. Это было государство в государстве, еще не частная, но уже независимая телекомпания-производитель. Очень быстро те люди, которые были к нам внедрены с помощью Лубянки (таких в команде было несколько человек), почувствовали запах денег, поняли, что эфир – это товар, которым можно с успехом торговать, потому что появилось такое понятие как реклама. Пока я занимался созданием нового подразделения, мои же коллеги за моей спиной переписали уставные документы «Пятницы», и на свет родился некий проект под названием «ВИД» («Взгляд» и другие»), в котором меня не только не было, как его руководителя, но я даже не был его акционером.

– Фактически вас предали ваши же коллеги?

– Меня потрясло и поразило такое абсолютно откровенное предательство. Я понимал, что больше не могу находиться в одном пространстве, родном для меня «Останкино» с предателями. Помню, у меня состоялся очень серьезный разговор с Листьевым.

«Владик, вы перестреляете друг друга, если так пойдет дело, – сказал я ему тогда. – Вы не остановитесь, потому что это не только уголовное преступление, но и глубоко нравственное – вы предатели. А предатели начинают уничтожать друг друга, прежде всего».

Я предложил ему поехать со мной в Новосибирск и начать все сначала, буквально с нуля. К тому времени в различных регионах, особенно за Уралом, появлялись идеи создания некой альтернативы Центральному телевидению и меня приглашали в качестве консультанта.

«Ты хочешь, чтобы я это променял на какой-то Новосибирск», – сказал Листьев, показывая мне новую нераспечатанную пачку 100-долларовых бумажек…

К сожалению, это была моя последняя встреча с Владом. Я очень жалею о том, что сказал по поводу того, что они перестреляют друг друга, потому что слова имеют силу. Я оказался прав.

Уезжая в Новосибирск, я думал, что моя «командировка» займет всего лишь месяц-два. Я полагал, что они одумаются, поскольку не смогут ничего сделать. Они, действительно, не смогли ничего сделать, кроме того, как растащить по углам «Останкино» – были уничтожены сначала «Взгляд», потом молодежная редакция, а потом и все «Останкино» как Центральное телевидение.

К тому времени я был избран депутатом Верховного Совета, стал активно работать в Комитете по правам человека и работал бы, наверное, долго, если бы Ельцин нас не расстрелял в 93-м.

– Вы говорите о трагических событиях «расстрела Белого дома»?

– Это трагедия России – была уничтожена, прежде всего, молодая демократия. Когда это произошло, я оказался на улице во всех смыслах – на фамилию Мукусев был наложен строжайший запрет.

Дело в том, что во время моей работы в Верховном Совете я занимался в том числе сбором и аналитической разборкой документов по деятельности «Останкино». Воровство в «Останкино» стало просто характерной чертой всего того, что происходило тогда в стране, разворовывались в колоссальных масштабах государственные, особенно рекламные деньги. В силу того, что большинство людей, которые занимались проверками в «Останкино», не были специалистами в области телевидения, они не могли профессионально оценить этих масштабов. Если бы документы были переданы в Генеральную прокуратуру, а это было моим главным условием, когда председатель парламентского комитета по СМИ Михаил Полторанин предложил мне возглавить «Останкино», тогда следом началось бы следствие, возбуждение многих уголовных дел, посадки. Практически все сегодняшнее руководство «Останкино», уже тогда занимавшее серьезные посты, и прежде всего мои коллеги по «Взгляду», по «ВИДу», сели бы, причем сели на очень долгое время, если бы вообще не встали к стенке по тому Уголовному кодексу. Потому что налицо было мошенничество в огромных размерах, серьезно подрывающее экономику страны, а не просто «Останкино». К сожалению, мои условия не были приняты, и я отказался от поста.

После «расстрела Белого дома» я встал перед дилеммой: что собственно делать дальше? Уже был накоплен достаточно серьезный опыт по созданию независимых телекомпаний – в 1991 году я создал фактически первую независимую телекомпанию в Новосибирске, а через полгода это была целая сеть под названием Ассоциация независимых телекомпаний Сибири и Дальнего Востока.

Я стал ездить по стране, придумывал и сдавал эти телекомпании «под ключ». Как только в телекомпании появлялись первые деньги, я уезжал, потому что дальше начиналась производственно-коммерческая деятельность, которой надо было заниматься серьезно, не на уровне первого выпуска. Коммерция – это уже не мое. Таких компаний я создал порядка 20, некоторые из них до сих пор существуют, став крупными сетевыми компаниями.

Сейчас я преподаю журналистику в своем родном Санкт-Петербурге и в Москве. На мою фамилию существует категорический запрет до сих пор. Даже тем людям, которые не знают фамилию Мукусев, говорят «не надо», показывая пальцем куда-то «наверх». Хотя наверху фамилию Мукусев давно забыли и никто ее не помнит.

– Сегодня, вспоминая программу «Взгляд», можно с полным основанием сказать, что то, чем вы занимались, было предтечей независимой тележурналистики, хотя вы работали чуть ли не в идеологическом эпицентре. А что вы думаете о нынешнем российском телевидении?

– Мы находились в самом центре идеологического гнезда, и ничего бы этого не было, если бы не товарищ Горбачев и его перестройка, когда он предложил ускорить научно-технический прогресс, перестроить все, что касалось идеологической догмы, объявить для наших замечательных журналистов понятие «гласность». Он большего практически и не хотел. Ах, Михаил Сергеевич, вы хотели гласность – получите. И началась борьба не за свободу и независимость, а за реализацию того, что было предложено с самой высокой трибуны партийного съезда. Поэтому ни о какой независимости речи не было, мы просто реализовывали то, что было придумано и затеяно на самом верху. А они, ковырнув вот эту самую экономику, политику, идеологию, поняли, насколько прогнил тогда советский строй, внешне закамуфлированный словами о борьбе за мир, строительство коммунизма. Все это прогнило изначально, поэтому нужны были не просто косметические меры, а перестройка всего, а стало быть, нужна была перестройка в сознании граждан.

Мы попытались соответствовать этому и росли вместе со «Взглядом», росли с горбачевскими идеями, которые все дальше и дальше отставали от его же слов. Оказалось, что только мы готовы к тому, чтобы реализовывать то, что говорят наверху. Рядом с нами продолжали работать программы «Время», «Служу Советскому Союзу». Нам говорили, что Афганистан – это хорошо, мы помогаем афганскому народу, а мы говорили, что мы там воюем с народом, а не помогаем ему. На все эти глупости, которые говорили наши коллеги в программе «Время», мы говорили ровно обратное. Конечно, в этой неравной борьбе, как показывает сегодняшнее время, мы проиграли.

Если говорить о дне сегодняшнем, то на российском телевидении нет не только журналистских расследований, а нет даже аналитических передач, в которых журналисты могли внимательно оценивать и рассматривать все, что происходит во всех ветвях основной власти – исполнительной, законодательной. К сожалению, низведен журналистский потенциал, который, по сути, абсолютно патриотический, пророссийский потенциал, поскольку любой нормальный журналист – это, прежде всего, патриот. Он низведен до уровня обслуживающего персонала, до пропагандистски-публицистического уровня – дескать, у нас все хорошо, а все враги находятся за пределами России. Я думаю, что 99 проц. граждан РФ не знают, где находится Сирия. Тем не менее каждый день мы слышим – Сирия, Сирия. Кто-нибудь, когда-нибудь один раз, сев перед телевизионным экраном, мог бы объяснить, что мы делаем в Сирии?

Из сегодняшней воспитательной части нашей жизни вытащены очень серьезные скрепы – вытащено слово «нравственность» в том смысле, в котором она была связана со словом «церковь». Тогда нам было понятно, что забитая, гонимая, уничтоженная фактически при советской власти, но в то же время существующая церковь – это некий островок, где сопоставление своих поступков с поступками всего того, что является нравственной основой веры, возможно. Сегодня, когда РПЦ – коммерческая часть государства, от меня отнята и эта скрепа. Мне не к чему прислониться: у меня крест на груди, но это лично мой, не трогайте, и никакого отношения к вашей РПЦ он не имеет. Вот что сделано с помощью СМИ, с помощью телевидения. И это очень горько, потому что пройдет совсем немного времени, имея в виду исторические масштабы, и к этому в любом случае мы вернемся, но через какой труд. Ведь мы потеряли целое поколение молодых людей, которое выросло в ощущении крепости, в ощущении окружения врагов, того, что на нас кто-то хочет напасть, в ненависти ко всем и вся.

– Вы ведь в течение долгого времени вели собственное расследование обстоятельств гибели журналистов Виктора Ногина и Геннадия Куринного. В начале этого года они были награждены орденами Мужества посмертно. Значит, в их деле поставлена точка?

– Я 26 лет пытался добиться от родного государства простой вещи: вы послали на работу в командировку моих коллег, которые из нее не вернулись, почему вы не занимаетесь поиском? Или почему, когда я вам предложил на выбор энное количество версий, собрав все документы там же, в бушующей и раздираемой войной Югославии, вы в лице самых разных людей – кто-то тайно, на ушко, а кто-то открыто говорил: «Мукусев, вы же расследовали это дело и очевидно, что их убили сербы. Сербы – наши братья, как наши братья могут убить наших журналистов. Забудьте о своем расследовании».

26 лет я доказывал, что у убийцы, у бандита нет национальности. То есть она у него есть, но меня это совершенно не волновало. Меня не волновала национальность убийц Вити Ногина И Гены Куринного, я добивался возбуждения уголовного дела и награды за то, что ребята исполнили свой профессиональный долг до конца. 20 марта президент России наградил их орденами Мужества. Путин ответил на мое сотое письмо к нему. Но эти письма нужно было 99 раз послать и не только ему, а практически всему руководству страны. На протяжении 26 лет я трем президентам посылал различные послания, и не только их. Я ведь на месте гибели ребят поставил памятник. В Хорватии к этому отнеслись гораздо серьезнее, а у нас о них очень быстро забыли. Забыли именно потому, что в первую очередь, как ни странно, их забыли на Первом канале – на том канале, который их, собственно, туда и послал.

Что касается награды, то для меня это очень важно, потому что это для нас с вами журналисты погибли, а для родных и близких – погибли кормильцы. То, что их наградили орденами Мужества, дает мне право думать, что статут этого ордена предполагает и денежную компенсацию. Поэтому для меня это принципиально, знаково, но еще не финал. Ордена до сих пор не вручены. Я продолжаю писать письма, потому что у человеческой дружбы нет срока давности.

Есть очень страшная цифра: за последние 25 лет в России убито более 200 журналистов, только потому что они были журналистами. К моему глубочайшему сожалению, фактически многие из них были моими ближайшими друзьями – я имею в виду Артема Боровика, Анну Политковскую, Юрия Щекочихина. В этом ряду, к сожалению, есть и Влад Листьев, который никакого отношения к журналистике не имел, когда его убивали, но тем не менее это мой ученик, и я не могу его выделять отдельно. Если бы все это было несерьезно, не опасно для страны, этих людей не убивали бы. Они говорили о стране правду.

– Как вы думаете, ваши студенты станут честными журналистами?

– Они будут безработными, потому что будут невостребованными. Я бесконечно люблю Россию за ее огромные размеры, а главное, за прекрасный народ, который в ней живет. Так почему не взять совок и не подмести у себя в подъезде. То есть мои журналисты возьмут совок и веник и будут подметать у себя в подъезде, когда придет время. А время это придет, я убежден.