События

Достоевский и Толстой — два полюса русской жизни

Наталья Лебедева, Vesti.lv Источник (ссылка откроется в новом окне)

Гостем рижского клуба «Культурная линия» стал ведущий мировой специалист по жизни и творчеству Достоевского, профессор МГУ и Литературного института им. Горького, литературовед, историк, поэт и телеведущий Игорь Волгин.
Он создал собственный неповторимый жанр историко-документальной биографической прозы, издал более 500 научных работ и художественных публикаций. Но главное — он размышляет над сложнейшими вопросами сегодняшнего мира, и у него есть свои ответы.

«Русская литература как национальная идея» — так звучала тема нашей встречи.

В последнюю осень...

-Я занимаюсь Достоевским уже много лет, вышло много книг, — говорил Игорь Леонидович. — Последние годы занимаюсь и Толстым — у меня вышла книжка «Уйти ото всех. Лев Толстой как русский скиталец».

А книга «Последний год Достоевского» выдержала уже пять изданий. Жизнь великих писателей — это сценарий, где в конце срабатывает его тайная мысль. На примере Достоевского это особенно видно.

Если из биографии России изъять биографию Пушкина, Толстого, Лермонтова — просто вынуть из истории — это будет другая страна. В этом смысле уход великих писателей из жизни имеет нечто общее. Взять Пушкина, Лермонтова, Толстого — что здесь общего? Разные эпохи, разные времена. Но смотрите, в 1836-м Пушкин все время «нарывается» на дуэль. Вызовы посылает. Преддуэльное такое состояние. Он хочет, как говорят, переменить судьбу. Он понимает, что после дуэли с Дантесом все изменится. И он хочет вырваться из этого контекста, пишет «...Давно замыслил я побег в обитель дальнюю трудов и чистых нег».

Толстой тоже хочет переменить судьбу — он уходит из Ясной поляны, чтобы начать новую жизнь. Достоевский ввязался в совершенно безумный заговор, чья анатомия описана у меня в книге «Пропавший заговор».

В начале у него выходят «Бедные люди», «Белые ночи» — колоссальный успех. Но после он не может вырваться из своей манеры, его не удовлетворяют эти его ранние книги.

И он бы как бы невольно влечется к катастрофе. Он единственный в мире писатель, который пережил свою смерть на эшафоте. И в последнюю минуту был помилован. И, конечно, Достоевский после каторги — это совершенно другой писатель. Неизвестно, стал бы он таким великим, если бы не каторга. Как он шутя говорил собрату по перу: «Тебе бы лет 10 на каторге — был бы совсем другим человеком».

Мережковский вспоминает, как его отец приводит ребенком к Достоевскому, и тот читает великому писателю свои детские стихи. Слушатель морщился и говорил: «Плохо, плохие стихи — чтобы хорошо писать, нужно страдать». На что умный папа отвечал: «Нет уж — пусть лучше стихов не пишет, лишь бы не страдал».

Судьба Алёши Карамазова

— Если говорить о последнем годе Достоевского, то как бы в фокусе собирается вся его линия жизни. Роковой год русской истории совпал с последним годом его жизни. Что такое 1880-й? Это пик террора. В России за весь XIX век по политическим мотивам было казнено 42 человека. Из них 21 падает на 1879-80-й. Из восьми покушений на императора Александра II большинство приходится на этот год.

Пик террора начался с процесса Веры Засулич. Народоволка стреляла из револьвера в петербургского градоначальника Трепова, тяжело его ранив. Достоевский присутсвует на процессе. Суд присяжных Засулич оправдал! Ее выпускают прямо в зале суда, и это скандал на всю страну. Писатель сказал: «Интересно — сейчас из этой женщины сделают героиню».

Тогда террор был адресным, это покушение на конкретных лиц — градоначальников, императора. А сейчас террор безадресный фактически. У Евгения Винокурова есть такие строчки: «И террористка, зла, простоволоса, в толпу бросает бомбу, хохоча». Сейчас именно такой террор — безадресный. Против нации, против всего, против другой ментальности.

Есть шесть версий продолжения «Братьев Карамазовых». Одна из них — с цареубийцей. Он совершил политическое преступление, и его казнили. Достоевский открыл секрет русской революции в «Бесах». Но в революцию пошли не только бесы, но и идеалисты, и Достоевкий это предвидел. И недаром он писал роман в обстановке террора. И тишайший инок Алеша Карамазов у него становится цареубицей. И, конечно, он мог сделать героем будущего романа такого Алешу. Он писатель крайностей. Поворот с Алешей — это крайний случай, конечно.

Общество ждет перемен. Ждет конституции. В доме Достоевского за стеной — секретная явочная квартира «Народной воли», где живет цареубийца Баранников. Народовольцы сознательно «прикрывались» именем Достоевского.

Первое и второе кровотечения у писателя совпадают с моментами ареста Баранникова. Была засада. Известная сцена, описанная Сувориным, когда Халтурин взорвал в феврале 1880-го бомбу в столовой Зимнего дворца. Приходит донельзя взволнованный Суворин к Достоевскому и говорит: «Представьте себе, мы с вами стоим на Невском у магазина, торгующего картинами. И чуть не в истерике человек, который не соизмеряет своего голоса, говорит: «Я завел машину, через полчаса Зимний будет взорван». И Достоевский спрашивает: «Вы пошли в полицию?». Суворин говорит: «Нет». «Так люди же погибнут!..».

Достоевский всегда говорил, что для него Христос — идеал, самый мужественный, самый обаятельный образ. Если бы истина оказалась вне Христа, сказал Достоевский, я бы предпочел остаться с Христом, нежели с истиной. Что это означает? Если истина арифметична и античеловечна, он предпочитает остаться вне истины, но с богочеловеком — Христом.

И похороны Достоевского — неслыханные по российским масштабам, 30-50 тысяч человек собралось. Его хоронят не просто как великого писателя, но и как автора «Дневника писателя», и знаменитой «Пушкинской речи». И это, на мой взгляд, самая крупная политическая демонстрация в XIX веке. Общество как бы показывает — мы готовы к диалогу с властью. Похороны прошли 1 февраля 1881-го (по старому стилю) — ровно за месяц до цареубийства 1 марта. Это был сигнал.

И как это коррелируется с похоронами Толстого? Его хоронят без церковного обряда — он отлучен от церкви, без участия государства — это полный разрыв с властью. Все это привело к Ипатьевскому подвалу через несколько лет. Ведь Толстой писал письмо императору с просьбой помиловать цареубийц...

Два гения, друг с другом не знакомые

— Так складывается русская история. И, конечно, это два полюса русской жизни — Толстой и Достоевский. Знаменательно и отношение обоих к семье. Достоевский — автор романов, где нет ни одного счастливого брака. Везде семья под ударом. Но в своей личной жизни он прекрасный отец. Пишет Анне Григорьевне: «Аня, не скупись на говядинку, покупай детям сладкое». И в другом он — семьянин. А Толстой, при всей его мощи как главы обширного семейного клана, как бы парит над семьей. У него свои заботы, свой отдельный вегетарианский стол. По своему типу он, конечно, холостяк. И он уходит из семьи. Софья Андреевна на цыпочках заглядывает в комнату на станции Астапово, где лежит умирающий Толстой, но он ее не пускает, пока не началась агония.

Достоевский ушел, причастившись, а Толстой ушел из дому, так хлопнув дверью, что она чуть не выскочила из петель. Два писателя никогда в жизни не встречались. Однажды на лекции Соловьева были Толстой и Достоевский. А потом Достоевский упрекал Николая Страхова, что тот их не познакомил. Так вы же, мол, знаете, как выглядит Толстой по фотографиям, ответил Страхов. «Надо лично человека видеть», — возразил Достоевский. Толстой якобы сказал Страхову: «Прошу меня ни с кем не знакомить». Я подробно разбираю причины этого «незнакомства». Но судьба играет по-своему.

Достоевский — первый критик «толстовства». Достоевский не ездил в Ясную поляну. Ему незадолго до смерти доставили письмо Толстого, он его читал и говорил: «Не то, все не то». И после его смерти нашли черновик его письма Толстому. Собирался ответить?..

Толстой, перечитывая «Записки из Мертвого дома», сказал, что это лучшее в русской литературе, даже выше Пушкина. Когда Страхов передал ему эти слова, Достоевский даже испугался: «Как выше Пушкина?..».

Толстому не нравились «Братья Карамазовы». «Читал Нагорную проповедь — много лишнего», — пишет Толстой.

Однако когда умер Достоевский, Толстой пишет в своем дневнике: «Какая-то опора отскочила от меня... Я плакал и сейчас плачу». И, уходя из Ясной Поляны, оставляет том «Братьев Карамазовых» на столе, а потом в письме просит дочь прислать его ему. За пять дней до смерти Толстой пишет: «Мне снились Грушенька и Николай Страхов, их роман». А ведь Страхов был убежденным холостяком.

Русская литература — гарантия нацбезопасности

— В этих моих книгах все написано про нас — это судбы России. Дело в том, что все предупреждения были высказаны. И в «Бесах», и у Толстого. Все предупреждения о страшных катаклизмах, которые ожидают страну.

Достоевский сказал, что человечество, придя к Богу и протянув Ему на Страшном суде том «Дон-Кихота», скорее всего, будет помиловано. А я утверждаю, что Россия, предъявив свою русскую литературу, тоже сможет рассчитывать на помилование. Наша литература — это гарантия наших национальных интересов и национальной безопасности.

В XIX веке дух нации воплощался в литературе. За 100 лет, от Пушкина до Чехова, как из-под земли, выросла великая словесность. За несколько десятилетий литература России прошла путь, который западная проходила столетиями. Она аккумулировала в себе все национальные и религиозные стремления.

Высшая идея страны — идея справедливости, а ведь для нас именно она важна, и это воплощено в русской поэзии и прозе.

Круг любителей поэзии всегда был довольно узок, но почему же в 1950-60-е поэты собирали стадионы? Потому что в 60-е это был единственный канал для выхода всех общественных страстей. Не было разных партий, каких-то общественных площадок — и все шло через поэзию. Когда Евтушенко писал: «Мы в жизнь выходим зло и храбро, и только правды мы хотим...» — не Бог весть какие стихи, но они падали на приготовленную почву. Ожидание перемен, конечно, канализировалось через поэзию. Тогда поэты были властителями дум.

Сегодня властители другие, да и думы иные. Мы сейчас на историческом распутье, мы не знаем своего будущего, не ведаем, куда пойдет Россия. И мир тоже. Конечно, страна всегда была литературоцентрическая. Россия без литературы — другая страна. Это точно. Но любые прогнозы сегодня несостоятельны.

Фактор чуда

— Сильнейший исторический фактор в России — это чудо. Возьмите 1612 год — страны фактически нет, все распалось, но она возродилась! 1812 год. Как писал Пушкин: «Гроза двенадцатого года настала. Кто нам тут помог? Остервенение народа, зима, Барклай иль русский Бог?» Чудо происходит! В 1941-м под Москвой — конечно, это чудо! Вооруженный до зубов сильнейший враг стоял у ворот столицы — и вдруг оборачивается вспять и начинается наше наступление. Но лимит чудес ограничен. В ХХ веке страна столько потеряла и столько пролила крови и такой ущерб понес генофонд, что сейчас трудно говорить, что будет еще одно чудо. Хотя хотелось бы в это верить. Нужна очень большая мобилизация духовных сил, чтобы это чудо состоялось. А то, что сейчас происходит в культуре, опосредованно отражается на экономике.

Как писал Достоевский: «Будет нравственное спокойствие — и финансы умножатся, и экономика воспрянет». Нравственные моменты в жизни нации важны. Будет какой-то общий порыв, и что-то, наверное, изменится. Но пока говорить об этом сложно.

Достоевский писал, что русский человек стремится дойти до края, более того — свеситься в пропасть и даже туда сверзиться. В «Братьях Карамазовых» идет разговор о том, что русский мальчик возьмет карту звездного неба и вернет ее назавтра исправленной. Так вот Толстой — тот самый русский мальчик, человек крайностей — в отношениях с церковью, государством, семьей. Это русский путь, сектантский, может быть, но русский.

Достоевский писал: «Правда — выше России, выше Пушкина». Если правда совпадает с Россией — это и есть цель, чтобы мировая правда совпала с Россией. Почему революция победила? Потому что это был порыв идеалистов.

Поэт Евгений Винокуров писал: «Тому вовек рассудком не понять страну мою, как мучилась, страдала, кого ни разу не могли пронять до слез слова «Интернационала». Или — «Страна моя, прекрасен твой порыв во всем достичь последнего предела». Этот порыв свойственен русскому духу. Крайности. Мы же страна-маятник. У нас исторический маятник идет от первого царя до красного террора. У нас нет промежуточных решений. Это тоже свойство русского менталитета.

Когда Достоевский впервые поехал в Европу в 1862-м, это укрепило его в мысли, что там, на Западе, — неправда. Кто-то недавно сказал: «Россия хотела примкнуть к мировой цивизилиции, а примкнула к мировой канализации» — это о состоянии современной Европы.

Моя сверхзадача — как у всякого писателя, который хочет написать хорошо, сказать правду. В какой форме — другой вопрос. Правду эстетическую, документальную, художественную. Чтобы эта правда совпала с моим пониманием прекрасного. Мне кажется, это задача любого художника в широком смысле.

Язык великого народа

— Самое важное — это язык. Что такое язык по-древнерусски? Это народ. Я всегда привожу эту цитату из Мандельштама: «Говоря об исторической ничтожности России, Чаадаев упустил такую важную вещь, как язык».

Очень мощный язык — такой может быть дан только великому народу. «Онемение» 2-3 поколений грозит России исторической гибелью. Гибель языка и есть гибель нации. Поэтому если сохраняется язык, сохраняется все.

Если говорить о русском мире, конечно, самое важное — сохранение русской культуры. Единственное, что может объединить русских, живущих за границей, и коренное население России — это культура.

И единственное самое сильное оружие, которое есть у России — это ее культура. Кончатся нефть, газ, а язык и культура останутся всегда. Это то, чем Россия может влиять на состояние мира.

Несомненно, сейчас идет кризис русской ментальности. В мире происходят события, способствующие ее раздроблению, распылению. И сохранится ли нация как единство культурное, это большой вопрос.

Ведь распад Российской империи был во многом искусственным. Он не был вызван народными восстаниями, движениями. Распад был иницирован из центра. Один американский политолог сказал, что единственная империя за всю историю, которая разрушилась импульсами, идущими из центра, была Российская, потом Советский Союз — тоже.

Толерантность — это о России

— Распад был во многом искусственным. Ведь Российская империя не была схожа с Британской, владевшей заморскими территориями, совершенно иноязычными, инокультурными, такими как Индия. Россия все-таки на протяжении веков сумела собрать и культурно интегрировать очень разные народы, разные религии. Она отличалась большой терпимостью.

Мы вот сейчас говорим «толерантность». У России была огромная толерантность по отношению ко всем народам, более того, элита национальных окраин делала карьеру в столицах — вспомнить Багратиона, немцев-прибалтов, начиная с Бенкендорфа, Барклая де Толли, они все занимали ведущие ключевые посты в государстве. И в какой-то степени это осталось — в Союзе было то же с республиками.

Недавно я как член Совета по русскому языку при президенте России был на его заседании. И сказал в присутствии Путина, что грядущее 200-летие Достоевского — праздник не региональный, а мирового масштаба, надо проводить юбилей на государственном уровне. И наш президент это поддержал — создается оргкомитет по проведению юбилейных мероприятий, на днях будет первое заседание.

И потом Владимир Владимирович сказал: «Вот смотрите, какие удивительные пророчества были у Достоевского относительно России и Азии. В последнем «Дневнике писателя», который вышел в день похорон Достоевского, его завещание: «Да, мы европейцы, но мы должны идти в Азию, потому что это тоже область нашего влияния, и там истоки российского могущества». Сказав это, Путин обратился к чиновникам: «Вы почитайте его завещание».

Кто мы? И куда идём?

— Достоевский родился в Москве, но его предки родом с Украины и Белоруссии. Три точки есть — в Белоруссии это городок Достоево, откуда фамилия, а потом род писателя пошел на юго-запад, на Украину — в село Войтовку, Войтовцы, где его дед служил священником — сейчас это в Винницкой области. Там хотят сделать музей Достоевского.

Писатель остался символом единства славянских народов. В 2021-м будет 200 лет Достоевскому — если во всех трех славянских странах хватит политического ума сделать это праздник межнациональным, то писатель станет поистине фигурой объединительной.

Я в свое время схватился с ведущими Татьяной Толстой и Дуней Смирновой на передаче «Школа злословия», сказав, что 90-е были годами позорными — и не только в плане экономическом, но в плане нравственного падения. Все разрушилось, что возможно — система образования, здравоохранения, все наши ценности, менталитет. Сейчас потихоньку идет возрождение.

Вопрос в том, КАК это будет идти, КУДА мы идем. Сейчас мы находимся на историческом распутье. Потому что то, как пойдет мировая история, решится в ближайшие годы. Причем сейчас точка такая, что, пожалуй, в мировой истории не было более опасной. Европа уже не та, меняется — может, и точка невозврата пройдена.

Есть такой роман «Мечеть Парижской Богоматери» — сейчас все сбывается. Культура разрушается, потому что христианство, на котором она была построена, становится маргинальным. Его уже стесняются! Эти все процессы, возможно, и необратимы. Но, может, мир в последнюю секунду сумеет опомниться.

Достоевский был помилован в последнюю секунду, когда стоял на эшафоте. И мир сейчас на эшафоте. Вопрос, будет ли он помилован в последний момент?..

Комментарии

27.01.2024, 07:16 Online-Verkauf von cabergolinum in Belgien
I always spent my half an hour to read this webpage's articles or reviews daily
along with a cup of coffee.

Ваш комментарий

Чтобы оставить комментарий

войдите через свой аккаунт в соцсети:

... или заполните форму:

Ваше имя:*

Ваш адрес электронной почты (на сайте опубликован не будет):

Ссылка на сайт:

Ваш комментарий:*


Игорь Волгин

28 июня в рижском клубе «Культурная линия» принимали в гостях ученого с мировым именем -- ведущего исследователя жизни и творчества Достоевского, профессора МГУ и Литературного института…… →

Фото
Видео
Статьи