События

В клубе «Культурная линия» мы встретились с замечательным российским поэтом и прозаиком, подвижницей Олесей Николаевой.

Олеся Александровна — профессор Литературного института, лауреат Патриаршей премии, автор пятидесяти книг.

В Союз писателей вступала по рекомендации Булата Окуджавы и Юрия Левитанского, член Русского ПЕН–центра. В прошлом году она была председателем жюри российской национальной премии «Русский Букер». Творчество Николаевой отмечено стипендией фонда А. Тепфера (Германия), медалью Гренобля (Франция), премиями — имени Б. Пастернака, национальной — «Поэт» и многими другими литературными наградами.

В 2009 году Евгений Евтушенко писал, что «Николаева беспрекословно вошла в разряд лучших женщин–поэтов России». А архимандрит Тихон Шевкунов, автор бестселлера «Несвятые святые», назвал писательницу «первопроходцем русской православной прозы».

Есть место чуду

— Я очень радуюсь, когда встречаюсь со своими читателями, — призналась наша гостья в переполненном зале на рижской встрече. — Потому что обратная связь от тех людей, которые читают мои книжки, очень важна для меня.

В какой–то момент жизни я написала книгу, основанную на реальных событиях — «Небесный огонь и другие рассказы. Чудесные истории».

После ее выхода в 2012–м я стала получать очень много писем — ведь она расcказывала о чудесах, которые присутствуют в нашей жизни и которым я была свидетельницей. Они происходили совсем рядом, только это надо было заметить.

И эта книга получила такой колоссальный отклик, потому что у моих читателей тоже были такие случаи явного вмешательства светлых сил в их жизнь. Это были и какие–то чудесные исцеления, поразительные жизненные подсказки и то, что выбивается из рамок причинно–следственных связей. Когда вторгалась вдруг какая–то иррациональная чудесная сила — и безысходная ситуация вдруг разрешалась каким–то чудесным образом, страшная пропажа вдруг обнаруживалась. И я увидела, что можно написать и следующую книгу по следам этого «Небесного огня». И сейчас вышла книга «Господи, что с нами будет?», как продолжение первой.

Прямо из Греции…

— К примеру, я там рассказывала, как удивительным образом мы с мужем и детьми жили рядом с храмом у Рижского вокзала, где хранятся мощи святого мученика Трифона, — продолжает Олеся Николаева. — Святой пострадал еще молодым человеком и сам говорил при жизни, чтобы к нему обращались в нуждах. У меня в книге было несколько историй, связанных с этим святым и обращением к нему. Я получила письма от нескольких читателей, которые говорили, что это все сказки: как святой мученик Трифон может помочь?

И вот чудо произошло с теми, кто именно так писал. Глава семьи, которая отдыхала с детьми в Греции, потерял свое портмоне со всеми документами, кредитками, деньгами. В поисках объезжали все места, где бывали на этом греческом острове, и никак не могли найти пропажу. И тут они вспомнили, что нужно помолиться мученику Тифону. Они помолились, но ничего не нашли. И после обозлились на меня невероятно — мол, я несу какую–то небывальщину. Так они с этим горьким чувством и улетели в Россию. Зашли в храм у метро «Рижская», решив в последний раз обратиться к святому. И после этого им позвонили из греческого консульства, что нашли их портмоне и вскоре им доставят. И там было в целости и сохранности все до копейки.

Такие истории стали у меня накапливаться, разные, связанные с вмешательством промысла Божьего в нашу жизнь.

Видеть невидимое

— Ведь на самом деле искусство и литература служат человеческой радости и просветлению, успокоению, объединению людей, — убеждена гостья. — Потому что когда мы слышим какую–то прекрасную музыку, она нас объединяет своими звуками, энергиями, настроениями. Литература совершает то же самое. Это не значит, что в книжках должен быть обязательно какой–то хеппи–энд и что надо человеческие трагедии, которые связаны с явлением и разоблачением зла в нашей жизни, которого очень много, как–то смягчать, выправлять. Но мне кажется, обязательно должен наступать какой–то катарсис, потому что есть такое богословское утверждение, которое я встречала и у Ионна Златоустого, и у Максима Исповедника, о том, что Бог не творит никакого зла. Но зло может быть попущено, если в результате вмешательства светлых сил не произойдут благие перемены.

И если с нами произойдет какая–то ужасная ситуация, нам нужно искать, где благой выход из нее. Безусловно, не всегда его мы можем найти в своей нынешней жизни. Порой найти его сможем, если представляем жизнь в перспективе ее вечности.

Как раз сегодня мы шли по Риге и говорили о ситуации, которая была в предблокадном Ленинграде, когда из города были высланы, депортированы куда–то за Урал люди с нерусскими фамилиями. Видимо, НКВД полагал, что они могут сыграть роль пятой колонны в случае захвата города. Но тем самым этим людям спасли жизнь.

Нам нужно вглядываться в сюжеты Священного Писания, чтобы научиться прилагать их к нашей жизни, извлекая какую–то духовную пользу, получать мудрость. Иосиф Прекрасный, сын Иакова, был продан своими вероломными братьями в Египет в рабство. Он претерпел темницу, прошел через все испытания, как бы сказали сейчас, через инициацию, и стал вторым человеком после фараона, благодаря чему спас свой народ от голода. Значит, вся эта история была во спасение.

Так бывает, ты идешь за какой–то ерундой, потому что тебе надо пойти по делу своему или родных или еще что–то. И оказывается, что именно на этом пути тебя ожидает какое–то озарение…

Нет ужаснее беды для человека, чем представить, что его жизнь не имеет никакого смысла, в ней нет никакой ценности, художественного рисунка, непонятно, куда она устремлена. Человек работает, ест, спит — а зачем? Это способно ввергнуть в отчаяние.

И мне хочется сказать, что это не так и что Бог любит каждого человека гораздо больше, чем все его близкие, вместе взятые. Просто нужно на эту любовь откликнуться, заметить ее, оценить, понять.

Главное — человек

— Вся русская культура и построена на этом. Мне иногда приходится объяснять, что такое православная литература. Я считаю, что русская литература по своему зримому или незримому духовному содержанию православная, даже если в ней не упоминаются священники, церкви, Бог, богослужения — какие–то атрибуты вероучения.

Во–первых, предметом русской литературы является человек. Главное — раскрытие человека, его характера, а интрига, сюжет, фабула — все это происходит постольку поскольку, чтобы в этих ситуациях эти грани характера могли бы раскрыться. Потому что человек непрестанно стоит перед выбором — иной раз мучительным, иной раз перед ним разверзаются две бездны и ему предложено выбрать из двух зол. Он должен как–то в этой ситуации поступить. Человек здесь не функция сюжета и не функция конфликта. Он — таинственный и глубокий мир.

А второе — отношение к слову. Потому что за словом стоит реальность, оно может ее вызвать. Поэтому в русской литературе часто можно увидеть те вещи, которые сбываются. То, что было написано в XIX веке, относится и к сегодняшнему дню. Пушкин, Достоевский, Константин Леонтьев, Василий Розанов. Это не просто плетение словес, не имеющих отношения к реальности.

В традициях русской поэзии может осуществляться и новаторство, что мне удалось доказать. В 2005 году я получила национальную премию «Поэт» — самую большую русскую премию за достижения в поэзии, а именно за создание школы «акцентного стиха». Фактически за новаторство.

Мы видим в нашей литературе присутствие Божия промысла, Бога в человеческой жизни. Именно поэтому это христианская литература.

И еще момент — отношение к греху. Мы читаем и в Священном Писании, и в русской литературе много того, что говорит о человеческих грехах и пороках. Русская литература человека не обеляет. Но она отличается от произведений, где грех воспевается и романтизируется. У нас грех всегда несет в себе возмедие. Причем не извне, а изнутри.

К роману «Анна Каренина» Толстой взял эпиграфом слова «Мне отмщение, и Аз воздам». Грех всегда наказуем в человеке.

Почему пала империя?

— Мы скоро будем отмечать 100–летие октябрьского переворота, а полгода назад отметили 100–летие Февральской революции. Но все не можем никак успокоиться, потому что не понимаем, как все это могло произойти в такой крепкой, такой выстроенной империи, где все было устроено и определено чин по чину, не было никакого хаоса и беспорядка? Как это могло с нами случиться и кто виноват?

Очень многие считают, что царизм виноват, другие — что Столыпин со своими столыпинскими галстуками, кто–то — что террористы и народ, который им сочувствовал. Кто–то — что декадентская, совершенно развращенная интеллигенция — в умах уже происходило брожение и идолопоклонство. Есть очень большое искушение, соблазн подумать, что, может, революция и переворот произошли потому, что люди стали поклоняться чужим богам. Отошли от того пути, который был предначертан России.

Мы и сейчас видим это ужасное брожение в России. Когда стараются всячески людей разделить, и какие идут пока что словесные баталии между нашими монархистами и, условно говоря, эсерами и кадетами, между белыми и красными, между сталинистами и демократами, западниками и русофилами. Как будто бы кто–то это специально подогревает.

Свобода от чего?

— Думаю, задача литературы — создавать этические и эстетические опоры в сознании человека. Потому что европейская цивилизация движется к тому, чтобы лишить человека вообще всяких опор. Под предлогом того, что она готова предоставить ему свободу. Вот эту страшную свободу «от». Эту беззаконную свободу, о которой писал Достоевский, что больше всего человек тянется к свободе и больше всего ищет, кому бы эту свою свободу вручить. Потому что она освобождает человека от каких бы то ни было привязанностей, обязательств, долга. Но возникает философский вопрос, что как только человек начинает служить какой–то ценности или идеалу, его свобода застопоривается. Он становится несвободным. Поэтому человек должен освободиться от всяких форм своей идентификации: национальной, государственной, религиозной, гендерной. А скоро он должен будет освободиться и от того, что принадлежит к роду человеческому. Потому что эта идентификация, что он человек, еще остается.

Поэтому сейчас работают над тем, чтобы создать искусственный разум, заменить какие–то детали в человеке электроникой. И это будет не вполне человек. Задача — разрушить его внутреннее ядро и предназначение.

В этом смысле литература является способом самоидентификации читателя. Помогает ему все это осмыслить. Потому что в России не было философии в том строгом смысле, какой она существовала на Западе. Она, скорее, существовала как историософия у Владимира Соловьева, экзистенциальная философия, религиозная. Она так или иначе выходила на проблему человека. Роль философии в России играла литература. И недаром эти произведения служили материалом для философов Запада. У Камю есть работа «Вечно человек», написанная на основе романа Достоевского «Бесы».

Русская литература по–прежнему занимается вопросом, как нам выжить, остаться людьми — причем такими, которые принадлежат к уникальной русской цивилизации. Люди, уехавшие из России по разным причинам, с которыми я встречалась в Париже, Нью–Йорке, Мексике, на Кубе, в азиатских странах, несут в себе почти мистическое чувство русской культуры, русской земли. И это порождает в них очень интересную реакцию. Многие из них, если даже ничего никогда не писали, вдруг начинают вдали от России писать стихи. И для них это какая–то связь с их землей, языком, образным мышлением, присущим русской культуре и русскому народу. И очень часто иностранцы, которые не зацикливаются на антирусской пропаганде, бывают поражены, заворожены русской культурой.

И свидетельство этому то, что у нас есть огромное количество иноплеменников, ставших русскими святыми. Эта способность русского человека проходить до конца свои испытания и не считать свое наличное существование самым главным и окончательным в своей жизни — наша отличительная черта.

Друзья–братья

Олеся Николаева и ее муж, отец Владимир Вигилянский, много лет дружат с архимандритом Тихоном Шевкуновым, автором непревзойденной книги «Несвятые святые». Если помните, там есть рассказ «Августин», где повествуется, как в 1986 году отец Тихон привез в дом к своему другу Володе, тогда научному сотруднику Института искусствоведения, его жене Олесе и троим их маленьким детям якобы беглого монаха Августина, оказавшегося потом преступником.

Мы с Олесей Александровной вспоминали в Риге этот случай и говорили об отце Тихоне:

— Владыка Тихон был связан с Псково–Печорским монастырем, как и я. Каких–то монахов я учила водить машину, другим давала уроки древнегреческого, чтобы они могли Евангелие на греческом прочесть.

Отец Тихон впоследствии писал свои истории и пересылал отцу Владимиру, моему мужу, перечитывать. А я не хотела читать их, потому что боялась, что они пересекутся с моими. И эти две книжки вышли одновременно — книга отца Тихона «Несвятые святые» и моя «Чудесные истории».

Владыка Тихон стал наместником Сретенского монастыря, с которым и у нашей семьи было много чего связано. Мой сын Николай стал регентом хора Сретенского монастыря в свои 18 лет. Он каждый день туда ходил. Ребята там были все подвижниками, служили ночные литургии. Это было невероятное время какого–то всеобщего подъема, радости, братства, свободы, каких–то невероятных надежд…

Югославию не дали поддержать…

А еще мы вспоминали, как в мае 1999–го Олеся, отец Владимир и я были участниками конференции православных журналистов в Греции. Тогда НАТО бомбило Югославию, а среди нас были сербские коллеги. Мы все со слезами на глазах увидели по телевизору, как американские бомбы разрушили госпиталь и телецентр, как уничтожали прежде цветущую страну.

И тогда отец Владимир выступил инициатором заявления от конференции с осуждением бомбежек Югославии. Но документ фактически заблокировали ее участники из США и Канады: удалось принять только скромное заявление в поддержку сербских журналистов. Поразительно, что некоторые православные коллеги из бывшего Союза тоже не поддержали нас тогда…

Справка «СЕГОДНЯ»

Протоиерей Владимир Вигилянский, супруг Олеси Николаевой, — русский публицист и литературный критик. Окончив в 1977–м Литературный институт, работал в секторе художественных проблем СМИ Государственного института искусствоведения, изучал язык технических средств информации — радио, телевидения, фотографии, грамзаписи.

В 1982–86–м — внештатный сотрудник издательского отдела Московской патриархии. Одновременно работал в журналах «Огонек», «Нью–Йорк таймс» (редактор–стилист русской версии газеты), «Московские новости» (главный редактор воскресного приложения) — и так до 95–го.

14 февраля 1995 года рукоположен в диакона, а потом во священника. В 2005–2012–м — руководитель пресс–службы Московской патриархии, почти три года был пресс–секретарем Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. С августа 2012–го — настоятель храма Святой мученицы Татианы при МГУ. Член Союза журналистов России и Союза российских писателей.

Стал одним из самых обсуждаемых клириков в православной блогосфере, после того как призвал священников не быть анонимными в интернете.

Самые известные его сочинения — «Последняя грань» (1998), исследование о СМИ, «Для новых гонений на церковь уже все подготовлено» (1999), «Весеннее антихристианское обострение: Что это было?» (2012).

Награжден орденами Святого равноапостольного князя Владимира III степени, Преподобного Сергия Радонежского III степени и Святителя Иннокентия, митрополита Московского.

Из высказываний протоиерея Владимира:

— В журналистике советского периода вы должны были писать так, чтобы это всем было интересно. Работали профессиональные журналисты, проверялись все факты, давалась объективная информация врезами в статью, делалось досье о ситуации…

— Когда я ушел в церковные СМИ, мы со студентами Богословского института на протяжении нескольких лет создавали свой кодекс православных журналистов, который я опубликовал в «Независимой газете»…

— Тот, кто обладает информацией, обладает властью, а тот, кто пользуется искаженной информацией, обладает иллюзорной властью…