События

Корреспондент «Комсомолки» побеседовал с известным российским историком и политологом Андраником Миграняном. В Кишинев он прилетел по приглашению общественной организации «Dialogum» и при содействии международного медиа-клуба «Format-A3»

«Приднестровский конфликт решить намного легче, чем проблему Нагорного Карабаха»

- Как вы думаете, проблема Нагорного Карабаха схожа с приднестровской проблемой?

- Есть и схожесть и очень серьезные отличия. Приднестровье в этническом, культурном и языковом отношении все-таки гораздо ближе к самой Молдове. В то время, как в Нагорном Карабахе, в Азербайджане этнорелигиозная проблема была очень существенной. То есть, если в Приднестровье много молдаван, русских, украинцев, как, впрочем, и в Молдове, и, может быть, по этой причине нет такого непреодолимого барьера. Если бы вы попали на границу между Нагорным Карабахом и Азербайджаном, то вы бы увидели там по всей науке военного искусства созданные эти линии размежевания. Это и блиндажи, и окопы, и танки, артиллерийские системы, и снайперы, которые работают каждый день... Это настоящая война и перемирия, которые, к сожалению, часто нарушаются. И представить, чтобы можно было прилететь в Баку и поехать на машине в Нагорный Карабах — это было бы немыслимо! А в Кишинев можно прилететь и поехать спокойно в Тирасполь. Может, поэтому и жертв было намного больше во время карабахского конфликта, чем это было здесь. И слава Богу, что здесь было меньше жертв! И мне кажется, что решение проблемы Приднестровья легче найти, чем решение проблемы Нагорного Карабаха. Там решение найти практически невозможно.

- А как, на ваш взгляд, можно было бы решить приднестровский вопрос?

- Были же варианты. Вы же помните «план Козака». Думаю, если бы не было такого жесткого давления на Молдову со стороны Запада, ЕС, если бы они уже тогда были бы в таком кризисе, как сейчас, может быть, проблема была бы и решена. Думаю, что довольно серьезные уступки со стороны Кишинева и Тирасполя могли бы привести к разрешению этой проблемы. Самый надежный путь для Молдовы — это «кантонизация», тем более, что, кроме Приднестровья, имеется Гагаузия. И такие широкие автономии с горизонтальными отношениями вполне могли бы быть приемлемы для всех сторон. Потому что такого антагонизма — этнокультурного и религиозного — не существует между сторонами.

- В свое время вы говорили о том, что если Россия покинет Приднестровье, то она потеряет не только само Приднестровье, но и Молдову. А не кажется ли вам, что сегодня Россию принуждают это сделать?

- Была такая историческая возможность, что когда возникла идея «Новороссии», то это означало фактически выход Новороссии к Приднестровью и, естественно, к Молдове. Это снимало бы проблему отсутствия общей границы между Молдовой, Приднестровьем и Россией. Но процесс оказался приостановлен, при том, что и в Одессе, и в Днепропетровске, и в Запорожье, и в Харькове, в общем-то, народ был готов!

- Этот проект похоронен или еще нет?

- Думаю, проблема не закрыта, условия до конца не определены. Если со стороны украинской стороны будут нарушения сложившегося статуса-кво, то такое можно ожидать и с противоположной стороны. И тогда сама идея и проект «Новороссия» не будет сняты с повестки дня, пока этот конфликт не будет отрегулирован до конца.

«Молдова могла бы избежать конфронтации с Россией»

- Вы считаете передел мира неизбежным. Что, в таком случае, будет с государством Молдова? Что нашу страну может ожидать?

- Это все зависит от политической мудрости молдавской элиты. Если будут резкие шаги в том плане, как это произошло на Украине, то будущее Молдовы, скажем, не очень определенное. С одно стороны, возможно, будет закреплен этот раскол, с другой, учитывая, что не только в Приднестровье, но и в самой Молдове очень сильны пророссийские настроения, не случайно у вас и президент, пусть с меньшими полномочиями, но пророссийский, то происходят определенные качели, то в одну сторону, то в другую. Это говорит о том, что при более жестком противостоянии России и Западной Европы, при возможном более артикулированном уходе США из Европы, то тогда, конечно, и американское, и европейское влияние значительно ослабло бы в этом регионе. Тогда были бы более благоприятные условия для интеграции Молдовы в евразийское пространство, чем для интеграции в ЕС. Потому что сам проект Евросоюза переживает серьезный кризис. Думаю, если будет мудрая политика национальной элиты, то, скорее всего, такой внеблоковый статус с такой кантонизацией Молдовы был бы идеальным форматом для того, чтобы эта страна не была бы разорвана на части и исчезли бы внутренние конфликты. На этом пространстве можно было бы воспользоваться благами сотрудничества и с Западом, и с Россией и с ЕврАзЭС.

- Немалую долю вины за сложившуюся сегодня в Европе напряженную ситуацию вы возлагаете на страны Восточной Европы. Можно сказать, что и Молдова приложила руку к созданию этой напряженности?

- Да, казалось бы, Молдова могла бы избежать определенной конфронтационной линии с Россией, которую мы наблюдаем сегодня. Последний раз я был в Молдове лет пятнадцать назад и не помню, чтобы были такие очень серьезные предосторожности при пересечении границы. У меня допытывались: «Зачем вы приехали?», я отвечаю: «Посмотрите, в мое паспорте десятки американских виз, шенген, китайских и так далее! Я — профессор МГИМО, езжу по всему миру, выступаю с лекциями». Чтобы в Молдову въехать - такие предосторожности! А с какой целью, а к кому, а темы ваших выступлений... Я так понял, что это явная демонстрация недружелюбного отношения к России и к россиянам. Это не очень хороший симптом и меня это очень огорчило. Пятнадцать лет назад такого не было вообще! Мне сказали, что ни слова нельзя говорить о своей поездке в Приднестровье, иначе тут же отправят обратно. Мне кажется, это ненормально.

- В 1994 году вы были главным экспертом Комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками Госдумы России. Как вы думаете, сегодня Россия все делает для того, чтобы соотечественники, живущие за пределами России, в том числе, и в Молдове не чувствовали себя забытыми и покинутыми?

- Это серьезная проблема. В то время и политические и финансовые возможности России были весьма скромными. В годы тучные, в начале двухтысячных, и нефтяных денег было больше, и возможностей. Да и понимания, что надо активнее взаимодействовать с соотечественниками, тоже было больше.

- А сегодня этого понимания меньше?

- Нет, это понимание есть. Мало того, мне кажется, что Россия все более явственно демонстрирует себя как серьезный субъект мировой политики. Другое дело, что, может быть, несколько лет после украинских событий и санкций по отношению к России, резкого падения цен на энергоносители, ресурсы недостаточны. Но внимания и решимости это не убавило. Мне кажется, что сам факт возвращения России на мировую арену в качестве очень активного фактора, говорит о том, что в Москве не забыли о том, что есть Русский мир, который ориентирован на Россию. Российские власти не могут игнорировать этот фактор. Наоборот, по-моему, есть понимание того, что надо быть активными. Иногда последовательности не хватает, иногда личностные факторы оказываются не такими эффективными, но институционально, идеологически и политически эти вопросы — в центре внимания российских властей.