События

Олеся Фокина: «Труд кинодокументалиста — хождение под током высокого наряжения…»

Проект «Культурная линия» подарил нам встречу с Олесей Фокиной — известным тележурналистом и режиссером документального кино, лауреатом кинопремии «Золотой орел — 2018». Тема звучала как «Герой нашего времени на экране и в жизни».

«Человек на все времена»

Награду Олеся Юрьевна получила за картину о Геннадии Шпаликове «Жизнь обаятельного человека» в номинации «Лучший неигровой фильм».

За эту тему многие и браться–то побоялись бы. Редкого дарования режиссер и сценарист, автор культовых фильмов «Долгая счастливая жизнь», «Я шагаю по Москве», «Застава Ильича/Мне двадцать лет», Шпаликов был еще и большим поэтом, стихи которого разошлись в народ, стали песнями. А перед самым своим добровольным уходом из жизни он начал писать роман, уже первые главы которого свидетельствовали о масштабе дарования автора.

Изваяние Геннадия Шпаликова во весь рост стоит вместе с фигурами Андрея Тарковского и Василия Шукшина у входа во ВГИК им. С. А. Герасимова…

Нам довелось на рижской встрече увидеть картину «Жизнь обаятельного человека». Это самый необычный и самый проникновенный, щемящий документальный фильм, мастерски сделанный, который мне до сего времени посчастливилось увидеть. Он заслуживает отдельного очерка, не вмещающегося в рамки этой статьи. Мы ведь об Олесе…

Она придумала проект «Человек на все времена», в рамках которого уже сняла документальные картины о писателе и мыслителе Александре Солженицыне, сценаристе Тонино Гуэрре, режиссере Микеланджело Антониони, нейрохирурге Александре Коновалове, поэтах Борисе Пастернаке и Иосифе Бродском, философе Мерабе Мамардашвили, композиторе Эдуарде Артемьеве, мультипликаторе Юрии Норштейне и многих других.

Недавно Олеся Юрьевна закончила фильм, посвященный 125–летию Марины Цветаевой «В моей руке лишь горстка пепла». А в подарок за лучшие вопросы привезла диски с фильмом о Солженицыне, который заслужил не одну международную награду.

Когда на экране шел фильм о Шпаликове, Олеся присела рядом со мной на первом ряду. Заметно было, что она волнуется…

Учителя — Подниекс и Франк

— Лучший подарок для любого режиссера — увидеть глаза зрителей, пообщаться с залом, — сказала она нам после просмотра, так впечатлившего собравшихся в переполненном зале отеля «Авалон». — А ведь чаще всего твой фильм посмотрели миллионы людей, но ты не видишь их глаз, не знаешь, о чем они в это время думают.

Первый раз я побывала в Латвии, когда мне было две недели. Родилась я в Москве, на Арбате, мой папа был известный журналист, мама — филолог. Летом мы приезжали сюда на нашу дачу в Меллужи. И после моего рождения тоже приехали. И с тех пор я постоянно у вас бываю — сейчас приезжаю летом в небольшую комнату в маленьком корпусе, куда сейчас перебазировался Дом творчества писателей в Дубулты.

Люблю Латвию, латышскую культуру, латвийское документальное кино — это была одна из лучших школ кино такого жанра в мире. И тем, что я стала заниматься именно кино, во многом обязана Латвии.

К вашему замечательному режиссеру Юрису Подниексу я ездила в Ригу. И когда он снимал «Легко ли быть молодым?», я в свою очередь делала фильм для телевидения про то, как он это снимал. А потом он пригласил меня на студию и показал свои фильмы — «Катит Сизиф камень», «Созвездие стрелков», «На 10 минут старше», который сделал вместе с Герцем Франком, тоже моим учителем.

И когда я увидела его фильмы, решила, что все, должна уйти с ТВ и пойти учиться документальному кино. И окончила Высшие режиссерские курсы, очень элитарное учебное заведение, особенно в прежние годы. Хотя и сейчас оно остается таким. Туда приходят учиться люди с высшим образованием, которые уже что–то понимают про жизнь. Режиссером нельзя стать после школьной скамьи — нужно набраться какого–то опыта, пройти через страдание, боль. И прийти к пониманию некоторых вещей.

Когда мы окончили курсы, рухнул Советский Союз, и все оказались в таком состоянии безвременья, в ощущении окончания чего–то замечательного и начала чего–то потрясающего. У вас такие чувства были, и у нас — немного разные, конечно.

Я решала, что же мне дальше делать, а на экраны выплеснулся вал всякого рода негатива, так называемой правды жизни, и действительно казалось, что тут открылся какой–то шлюз. И что мы теперь–то и узнаем, что было и как было на самом деле. И действительно мы многое узнали. Но для тех, кто хочет узнавать, существуют книги, а на компьютере одним кликом можешь подключиться и к Британской, и к Ленинской библиотекам.

Много пошло негатива, но для тех, кто действительно хотел что–то узнать, можно было читать Солженицына, Шалаева, Гроссмана, да Бунина, в конце концов, — там есть все.

Твой замысел, Творец!

А во всем этом хлынувшем негативе было много того, что порождает хаос в душе, и ей становится не на что опереться. Нужно показывать человека в конфликте, недоумении, страдании, поиске себя, поиске какой–то истины, милосердии. А когда это делается просто ради того, чтобы поиграть на нервах, показать какой–то негатив, явить то, что просто бередит какие–то низменные струны — а это есть в каждом человеке, то это становится достаточно опасным. Человек теряется, не зная, зачем живет, и перестает во что–то верить.

Поэтому у меня есть девиз — «Человек на все времена», он обращается к лучшему в человеке, рассказывает о лучшем в нем, к тем возвышенным началам, которые есть в каждом из нас. И мне всегда хотелось рассказывать о лучших людях, о том, что они сделали для человека. Не какие–то сказки. Хотя по большому счету режиссер всегда рассказывает сказки, и все, что относится к миру искусства, это никакая не правда, а легенда, которую каждый творец создает. Придумываем разные сказки и верим в них.

Вот я бы хотела создать такое «жемчужное ожерелье» вокруг человечества, которое бы как–то помогало понять, что имел в виду Господь, создавая человека. Такие образы, таких людей брать, о которых можно сказать: «Вот они и есть Человек». И каким–то образом увековечить красоту человеческого духа.
Поэтому моими героями являются красивые и сильные люди, которые умеют противостоять серости, бездарности, агрессии. Они создают, а не разрушают. Среди моих героев были такие люди, как Александр Солженицын, которого я знала — работала над этим фильмом почти пять лет. Как мультипликатор Юрий Норштейн, который сказал, что «всякое искусство имеет смысл, если оно высвобождает из сердца человека любовь». Я с ним согласна.

Это композитор Эдуард Артемьев, это Ирина Антонова, директор на протяжении более 50 лет Пушкинского музея. Ей сейчас 96 лет, и она ныне президент музея, и каждый день ходит на работу! Она человек жесткий, порой даже жестокий, но создатель музея высочайшего уровня.

Порой наблюдая этих людей в разных состояниях, я думала: Господи, как я могу судить этого человека? Каждый раз в состоянии трясущегося заячьего хвоста я подхожу к такому человеку и уже не могу от него отойти… А прихожу домой и думаю, как же я посмела, да как же так?

И вот так каждый раз — берешься за новую судьбу и благодаришь Бога, что узнал такую личность. Труд режиссера–документалиста очень тяжел, он напоминает порой хождение под током высокого наряжения. Ты имеешь дело с человеческой душой, ты пришел, вторгся в чужой мир. Чаще всего — без особого на то желания человека. Настоящим большим людям в общем–то не нужны никакие портреты. Они уже создали свой образ, свой мир. Ты подходишь к ним — и испытываешь сопротивление материала.

И такой человек думает — какого рожна ему надо? И стоит ли его пускать на порог своего дома? Поэтому каждый раз берешь на душу большой грех. Вот это ты можешь сказать, а вот то — не можешь. Ты пришел раскрыть его личность, и за это тебе попадет. От Бога. Я уже не говорю, в каком безумии ты находишься, когда делаешь портрет человека.

У меня еще была одна героиня — Рута Марьяш, с которой познакомилась у вас и которую очень любила… Она была директором той дачи, которая осталась от Дома писателей и куда я приезжала сначала с мужем, потом с внуком. Рута — человек большого ума и необыкновенного благородства. Своих детей у нее не было, и она привязалась ко мне как к дочке. Каждый день звонила мне в Москву по скайпу.

Дала почитать мне свою книгу, которая меня поразила. Я решила сделать ее персонажем своего фильма о детстве значительных людей. У меня там, кроме Руты, действуют еще Чулпан Хаматова и Александр Градский. Презентация фильма была в красивом еврейском доме в Риге. Рута все спрашивала у меня, когда же картину покажут по российскому телевидению? А после того как показали, Руты через месяц не стало… Теперь у меня нет в вашем Доме писателей такой родной души…

Найти своих персонажей

А о Шпаликове… Каждый раз смотрю этот фильм и каждый раз тоскую о нем. Он прожил короткую, но очень счастливую жизнь — он себе позволял не врать.

Мы спросили нашу гостью, кто эти дивные молодые люди, которые плывут на катерке «Гена Шпаликов» по Москве–реке у нее в фильме.

— Это просто подарок судьбы! Бывает, мне понравится лицо человека, и я хочу с ним поработать. И вот эти молодые актеры, лица которых мне понравились, оказались просто блестящими! Они так полюбили Шпаликова, так к нему прикипели душой! Скорее бы уж их начали снимать, что ли. Одна девочка, которая играла на аккордеоне и пела, Наташа Винокурова, служит в Театре им. Е. Б. Вахтангова. В спектакле Римаса Туминаса «Евгений Онегин» она играет Ольгу.

Я сказала Олесе, что узнала Наталью — мы смотрели этот дивный спектакль на фестивале «Золотая маска в Латвии». Она очень обрадовалась….

— Каждый персонаж в моих лентах — это отдельные находки, ходишь и собираешь их, — делилась Олеся. — Гуляли как–то в парке, вижу — парень совершенно рыжий сидит на лавочке и что–то напевает, похож на Шпаликова. Предложила ему прийти к нам на съемки, а он еще, оказывается, играет на трубе. Это ведь именно то, что нам нужно! Он пришел — и оказался чистым, потрясающим человеком.

Я не склонна рассуждать на религиозные темы, но как–то Господь управил, что этот фильм получился. Несколько раз мне были какие–то знаки, что дело идет. Мне все время казалось, что мне кто–то помогает.

Мне говорили — как хорошо, что ты придумала эпизод с девочкой на катке на фоне афиши Чарли Чаплина! Молодой человек дарит ей цветы, а она несет их к портрету Чаплина. А я ничего не придумывала, так случилось. А когда мы приехали в Переделкино, где в Доме писателей покончил с собой Шпаликов, я все время думала о сцене с костром. Потому что его последняя рукопись сценария была о комсомолке, которая совершила самосожжение.

И вдруг — посередине поляны большой костер из старых елок! Говорят, что года два тут никаких костров не было, а тут кто–то решил похозяйничать — собрать старые сучья и сжечь.

Мне кажется, что всегда человек может оказаться в таком состоянии, когда он больше не может жить…

Молодые конформисты

Я вот думаю, как бы люди однажды проснулись счастливыми и перестали выяснять отношения Латвия –Россия, чтобы все были в хорошем смысле вместе, потому что надоели эти разборки, препирательства. Давайте жить дружно и мирно. Людям повсюду очень неуютно, потому что вокруг много лжи, фальши, агрессии. Люди устали…

Я говорю с разными молодыми людьми, мне интересно, какие они. Чем живут, о чем плачут, чему радуются, как любят. Если вспомнить фильм Подниекса «Легко ли быть молодым?» — у него там была одна формообразующая история с этим рок–концертом, разгромом электрички, судом.

Я сейчас не могу с молодежью найти ни одной формообразующей истории. Есть отдельные истории — радостные, трагические. У нас в России среди молодежи нет протестных настроений. Ну хотя бы как в фильме Юриса. Сегодня молодые люди склонны любить свою добротную жизнь, зарабатывать деньги на работе, поехать куда–нибудь отдохнуть, сходить в кафе, потанцевать. Они не очень склонны к революционным поступкам, достаточно конформистски живут. У них свои, другие идеалы.

Такое впечатление, что планета наша слегка обмелела — посмотрите, каким фильмам дают призы, какие прооизведения пишут — без глубокой душевной проработки. Вот, говорят, фильм «Довлатов» неплохой, но я пока не видела. «Аритмия» мне понравилась. У вас показывали его?

Вот сейчас еду в Париж снимать продолжение моей картины о Солженицыне. Будет круглый стол по линии ЮНЕСКО, посвященный 100–летию Александра Исаевича. Я спрашиваю, а кто участники? Есть ли какие–то молодые умы, мыслители? Говорят, нет!

Сейчас какое–то такое оказывается жуткое информационное давление на людей, душа не справляется с этим. И выбраковывает порой то, что нельзя выбраковывать. Плывет этот селевой поток, и человек путается. Это настоящая информационная война. Человек просто теряется и уже не может понять, где правда, а где ложь. Никто не может понять, где добро, а где зло, везде сплошные искушения. И у молодых людей появляется защитная реакция — какая–то черствость. Нет этих песен у костров, хождений за туманом, неторопливого чтения стихов. Но когда они в эту ситуацию попадают, им это нравится.

Мне хочется сделать что–то о молодежи — не то чтобы портрет, а просто понять время через молодых людей. Но пока такую тему никто не финансирует, на нее нет заказа. А кино — дорогое удовольствие.

Моему внуку 12 лет, и у него было непростое детство, а сейчас пошли какие–то проблемы, которые накапливаются. Может, могла бы чем–то помочь своему Арсению, начав снимать фильм о нем — как человек ищет себя. Я сама зачастую не знаю, что ему посоветовать. Внук у меня уже действует в картине о Руте Марьяш.

Когда я увидела себя в списке на награждение «Золотым орлом» — сначала из 350 картин, потом их осталось 39, а потом три — очень волновалась. А когда меня назвали как призера, перестала волноваться. Радом сидел мой сын, и я радовалась, что он очень радуется… Сегодня я получила, завтра — кто–то другой…

Когда мы спросили нашу гостью, говорившую с такой ностальгией и пиететом о своих друзьях–латышах прежних лет, знает ли она, как та же латышская интеллигенция ныне с энтузиазмом гнобит своих русских братьев, друзей и соседей здесь, она ответила:

— Слышала, но не хочу даже в это верить! Не знаю, пошла бы к вашему премьер–министру и подарила бы ему букет цветов и призналась в любви к Латвии. Это какое–то всеобщее помешательство. Оно должно когда–то закончиться. Если не закончится плохо, то закончится хорошо…