События

Мало кто знает, но литературный отец легендарного разведчика Штирлица из “Семнадцати мгновений весны” писатель Юлиан Семенов имеет белорусские корни. Младшая дочка известного сценариста, наследница знаменитого рода Кончаловских, публицист Ольга Семенова рассказала wM о своей родословной, впечатлениях о Минске и многом другом.

Юлиан Семенов — известный советский писатель, сценарист, публицист, журналист и поэт. Создатель журнала “Детектив и политика” и газеты “Совершенно секретно”, для которой именно он придумал название. Один из основателей жанра журналистского расследования. Семенов — сценарист таких известных фильмов, как “Майор “Вихрь” (1967), “Семнадцать мгновений весны” (1973), “Петровка, 38” (1980), “ТАСС уполномочен заявить…” (1984), “Противостояние ” (1985).

— У вас очень богатая и интересная родословная. Какие самые яркие воспоминания из детства?

— Когда прапрадед — Василий Суриков, прадед — Петр Кончаловский, бабушка — поэтесса Наталья Кончаловская, а папа — писатель Юлиан Семенов, то это наполняет сердце гордостью: “Как же мне повезло родиться в такой семье!” И воспоминания детские у меня поразительные: все выходные я проводила или с Натальей Петровной Кончаловской у нее на даче на Николиной горе, или с папой на даче в поселке “Советский писатель” на Пахре. У Натальи Петровны ночевала в ее спальне на раскладушке возле печки. Открою рано утром глаза, а Таточка (так все внуки ее называли) стоит на коленках перед киотом и молится. А потом Таточка ставила пластинку с Фортепианным концертом №1 Рахманинова, и у нее начинался день, наполненный радостью и творчеством, ведь она писала до последней минуты, уже будучи очень пожилой. И всегда восторженно делилась своими планами: “Сейчас допишу эту книжку и сразу начну вот такую!” Если она не писала, то обязательно шила или вязала очередное платье, носки или джемпер кому-то из внуков. Анечка (Анна Михалкова), маленькие Тема и Наденька жили в соседнем доме и тоже постоянно наведывались. И Егор Михалков приезжал, и Степан.

Еще мы учились у нее печь хлеб. Да, супруга автора гимна Советского Союза — Сергея Михалкова — сама пекла хлеб, и ничуть не хуже жительниц соседней деревни Уборы! И была у Таточки скатерть, на которой она просила расписываться своих друзей и родных, а потом эти автографы и шутливые слова вышивала. Причем в центре скатерти были Таточкины стихи: “Друг, будь ты старый или новый, с хмельной иль трезвой головой, на этом полотне суровом оставь ты нам автограф свой!” И на скатерти оставили автографы Ираклий Андроников, Рина Зеленая, Жюльетт Греко, Мишель Пикколи, Сергей Капица, Юлиан Семенов, Сергей Михалков и многие другие знаменитости. Теперь эта скатерть — экспонат Дома-музея Юлиана Семенова, любимого зятя Натальи Петровны.

… С папой всегда было радостно и интересно. В подмосковном поселке “Советский писатель” в то время жили Михаил Ромм, Эльдар Рязанов, Юрий Трифонов, Людмила Зыкина, Зиновий Гердт, Юрий Нагибин, Константин Симонов, Александр Твардовский. Со всеми этими людьми папа общался, и мне, маленькой, несказанно повезло их видеть и слушать. Потрясала их доброжелательность и простота. Все подвозили друг друга на машине из Москвы и в Москву, ходили друг к другу в гости. Конечно, невозможно забыть веселые рассказы великого Гердта — это был человек искрометного юмора.

У папы был кабинет с широченным окном с видом на лес, и работал он в этом прокуренном до синевы кабинете с утра до вечера. Коллеги-писатели иногда даже сердились: “Вот Юлька! Еще только восемь утра, а с его участка уже раздаются “пулеметные очереди” печатной машинки”. Один сосед летом услышал стук в шесть утра и хотел идти разбираться, но оказалось, что это был дятел! Меня поражало, как папа быстро работал: пригласит меня в кабинет почитать только что напечатанную главу новой книги, я дочитаю, а он уже закончил следующую!

И еще одно яркое воспоминание: рыбалка с папой на Черном море, в Абхазии. Папа тогда решил поймать черноморскую акулу катрана. Мы уплыли с ним и Дашей далеко, берег виднелся узкой серо-зеленой полоской. Часа четыре караулили катрана, обгорели на августовском солнце, но наше терпение было вознаграждено: катран клюнул на наживку, папа мастерски вытащил извивающуюся акулу и бросил ее на дно лодки, а вечером мы устроили в отеле курорта Пицунда пиршество. Правда, знакомые абхазцы участвовать в нём отказались, так как считали катрана ядовитым.

— Оказывает ли на вас давление такое родство или наоборот помогает?

— Нет, скорее мобилизует и обязывает. Есть семьи, гордящиеся своими аристократическими корнями, а моя семья состоит из больших творцов-тружеников, и это тоже своего рода титул, и очень почетный. Когда-то я интервьюировала для одной из моих книг о Париже весьма знатную даму, графиню де Кергорлэ, и она сказала: “Не понимаю смысла кланов, каст и классов. Ничто не завоевано навсегда. Каждое новое поколение должно заслужить право носить свой титул”. Эта фраза применима и к моей большой семье, в которой каждое новое поколение старается “быть на высоте” и заслужить почетный титул творца. Посмотрите, какой прекрасной актрисой стала Анна Михалкова! А какие великолепные картины пишет моя сестра Дарья! Она не оглядывается на Сурикова и Кончаловского, а просто трудится, как когда-то трудились они. И я счастлива, что мой сын Юлиан реализовал мечту Таточки, своей прабабушки, — стал пианистом. Она мечтала сделать пианистами и своих детей, и внуков — не получилось, а вот правнук Юлиан с отличием закончил Женевскую консерваторию по классу фортепиано и сейчас учится в магистратуре Парижской консерватории и дает первые концерты.

— Вы окончили театральное училище имени Щукина и имеете за своими плечами опыт работы в кинематографе. Какое место в вашей жизни занимает этот вид искусства?

— Мне посчастливилось учиться на курсе Аллы Александровны Казанской, слушать лекции талантливейших Юрия Васильевича Катина-Ярцева и Веры Константиновны Львовой, играть в дипломном спектакле по пьесе Булгакова “Зойкина квартира”. Эти годы вспоминаю как сплошной праздник. И съемки в фильмах по папиным сценариям тоже были праздником. Семен Аранович был режиссером фильма “Противостояние”, в котором папа “подарил” мне роль молоденькой журналистки Киры Королевой. Разумеется, невероятно интересно было слушать такого знаменитого режиссера, как Аранович, и следить за работой партнера — Олега Басилашвили, который играл сыщика Костенко. По сюжету я в него влюблялась. Сами понимаете, что и не “по сюжету” в такого человека легко влюбиться! Так что сыграла я, кажется, достаточно достоверно. Уже десять лет не снималась, но если кто-то предложит роль умудренной опытом матери семейства, активной бабушки или проницательной сыщицы, то с удовольствием приму приглашение.

— Ваш папа Юлиан Семенович дружил со многими известными и необычными людьми. Это правда, что он однажды принял на даче испанскую гадалку — бывшую подругу Фиделя Кастро?

— Гадалку помню: красавица Маргарет, ставшая женой богатого испанца, хозяина судоверфи. Она нагадала папе достаточно раннюю смерть. И не ошиблась: увы, папа умер, не дожив двух недель до шестидесяти двух лет. Мама в тот вечер гаданий плакала, а папа казался растерянным. Чтобы ее извинили за такое невеселое пророчество, Маргарет сняла с руки золотой витой браслет и подарила его маме. Мама, разумеется, в ответ подарила ей красивую старинную брошку с бирюзой в форме бабочки.

А среди знаменитых друзей папы был Жорж Сименон, к которому папа ездил в Лозанну, Грэм Грин, которого он навещал в городе Антиб на берегу Средиземного моря, Марк Шагал, принимавший отца в своем доме на юге Франции в городке Сен-Поль-Де-Ванс, знаменитый разведчик Шандор Радо, которому папа посвятил свой последний роман из серии о Штирлице — “Отчаяние”. А с Мэри Хемингуэй, женой Эрнеста Хемингуэя, папа настолько сдружился, что она написала ему восторженно: “Ты самый необыкновенный русский их всех русских” — и мечтала снять о нём документальный фильм.

Очень любопытная встреча состоялась у отца в 1986 году в Нью-Йорке. В мастерской художника Михаила Шемякина он познакомился с режиссером Оливером Стоуном. Они разговорились и неожиданно выяснили, что в один период находились в воюющем Вьетнаме в 1968 году. Только “по разные стороны баррикад”: папа был военным корреспондентом “Правды”, а Стоун — солдатом армии США. Возможно, что понимание обоими всего ужаса и бессмысленности той войны позволило им стать хорошими знакомыми. Кстати, Стоун во Вьетнаме был ранен, а мой отец контужен.

Но самое яркое впечатление на меня произвел Евгений Максимович Примаков. Он не предал папу, когда его выгнали из Института востоковедения в 1953 году, где они оба учились. Ведь тогда по 58 статье посадили его отца, Семена Александровича Ляндреса, папа писал письма в органы, пытаясь добиться справедливости. И “добился” — вылетел из комсомола и с пятого курса. Многие студенческие друзья от папы тогда отвернулись, а Евгений Максимович остался рядом. Дружба эта оказалась длиною в жизнь. И даже больше. Папы уже давно не было, я написала о нём книгу для серии ЖЗЛ, а Евгений Максимович написал к ней предисловие. А через несколько лет помог на высочайшем уровне организовать празднование папиного юбилея — ему в 2011 году исполнилось бы 80 лет.

— Ваш дедушка, отец Юлиана Семеновича, родился под Минском…

— Мой дед Семен Александрович Ляндрес был белорусским евреем, родился в деревне Боровино недалеко от Минска. Семья была многодетная, дед рос настоящим деревенским пареньком — умел доить коров и косить траву. Что в дальнейшем не помешало ему стать образованнейшим человеком, журналистом, помощником Бухарина в газете “Известия” и знатоком русской литературы — он возглавил журнал “Вопросы литературы”. Папа неоднократно приезжал в Беларусь. Я, к сожалению, до этой деревеньки пока не доехала, но в следующий мой приезд в Беларусь обязательно доберусь. Правда, там родни не осталось: расстреляли немцы во время Великой Отечественной войны. Но как-то в музей моего отца много лет спустя после его смерти приехала его троюродная сестра из Минска по фамилии Ляндрес. Меня в тот момент в музее не было (я его директор), но она оставила свой номер. Я ей позвонила, и мы пообщались: интеллигентная и очень сердечная женщина оказалась. Папин дед Александр Павлович Ляндрес воевал в Русско-японскую войну, а дядя Илья Александрович был одним из основателей московского угрозыска, рискуя жизнью, ловил бандитов. Его фотография как настоящего героя экспонируется в Музее МВД в Москве, чем я очень горжусь.

— Бывали ли вы в Минске?

— В Минске бывала неоднократно, и этот город мне очень импонирует своей культурой, доброжелательностью и чистотой. Мне нравится его архитектура, его жители. Прекрасен ваш Национальный художественный музей — мы его посетили вместе со старшей сестрой и были в восторге от богатейшей экспозиции. Неоднократно приезжала в Свято-Елисаветинский монастырь — это святое место, и я горжусь тем, что знаю некоторых сестер. Матушки Минодора и Нимфодора стали для меня настоящими духовными маячками в бурном житейском море. Регулярно слушаю аудиозаписи проповедей духовника монастыря, протоирея Андрея Лемешонка.

— У вас много публикаций, посвященных Парижу, в котором вы долгое время живете. Это ваш любимый город?

— Париж не любить невозможно. Хотя он в последние годы сильно изменился не в лучшую сторону: много эмигрантов, карманников в метро, частые демонстрации, запущенные кварталы. Но ведь я помню Париж 80-х годов XX века, в который меня впервые привез отец и в который я тогда влюбилась. Остановились мы тогда в квартире французской подруги Таточки Жюльетты Форштрем, чей отец до революции владел в Москве шоколадной фабрикой, ставшей впоследствии “Красным Октябрем”. Огромная запущенная квартира возле Елисейских полей с невероятным количеством запыленных пробирок! Муж Жюльетты был внуком президента Франции Сади Карно, знаменитым ученым-химиком, и Жюльетта, страстно его любившая, после его смерти решила ничего не менять и не прибирать. Папа мне показал Париж Хемингуэя — площадь Контрэскарп, поблизости от которой писатель жил, книжную лавку “Шекспир и К” в Латинском квартале, в которой он покупал книги. В Лувре объяснял мне, тринадцатилетней, каждое полотно, а в музее Родена — смысл скульптуры “Мыслитель”. И завел в собор Парижской Богоматери, ныне сожженный, увы. Водил по лавкам русских букинистов. Это был настоящий Париж, и его я, конечно, люблю.

А любимым городом остается Москва — чистая, красивая, ухоженная, модернизированная, но по-прежнему родная. В ней — старшая сестра, любимые театры, любимые подруги и… кафе Дома литераторов, где бывал папа, где тебя встречают, как близкого, где по вечерам часто слышна музыка Таривердиева из “Семнадцати мгновений весны”. И я счастлива, что мой муж и дети тоже очень любят Москву и ею гордятся.

— В одном из интервью ваш отец сказал, что его лучшие друзья — дочери. Трудно ли было писать книгу о друге-отце?

— Книгу об отце-друге было писать просто, ведь таким образом я отдавала папе долг памяти, а делать это для любимого и родного человека всегда легко. Меня удивил масштаб личности Юлиана Семенова, который я при его жизни в полной мере не осознавала. Подняв архивы, почитав дневники отца, его письма, восторженные письма к нему читателей (многие писали папе стихи!) и коллег-писателей, его путевые заметки, я задалась вопросом: “Как папа все успевал?! Как он выдерживал такой темп?” И поняла, что вся его жизнь была самоотверженным служением нашей истории.