События

В рамках проекта «Культурная линия» в эфире радио Baltkom прошла онлайн-встреча интернациональной команды журналистов с одним из мощнейших современных кинорежиссеров, продюсером и сценаристом, многократным лауреатом премий «Золотой орел», «Кинотавр», «Ника», создателем сериалов «Ликвидация», «Жизнь и судьба», «Исаев», «Тихий Дон», «Ненастье» Сергеем Урсуляком. Тема встречи – «История России в зеркале кино».

В своих фильмах Урсуляк отразил весь ХХ век. Самое начало века – «Летние люди» – по «Дачникам» Горького, «Тихий Дон» – с 1912 года по 1922-й, 20-е годы – «Исаев» по Юлиану Семенову, о молодости разведчика Штирлица, война, Cталинградская битва – это «Жизнь и судьба» по Гроссману, «Ликвидация» – послевоенное время, «Русский регтайм» – 70-е, «Одесский пароход» по миниатюрам Жванецкого – 1970-е – начало 1980-х, «Ненастье» – 90-е.

– На встрече со зрителями в «Заповедном посольстве» парка «Зарядье» вы сказали, что война для вас – личная история, как, впрочем, и для каждого, у кого есть родители, бабушки-дедушки. А другие исторические события, о которых вы рассказываете в своем кино, насколько они вами перечувствованы, прожиты, может, услышаны, прочитаны? – прозвучал мой вопрос от газеты «Неделя СЕГОДНЯ».

– Никогда не берусь за что-либо, если не нахожу в этом каких-то своих личных мотивов. Неважно, о чем идет речь – о времени, когда я жил, или когда меня не было, или когда я был ребенком. Обязательно должен найти какую-то личную историю в том, о чем рассказываю. Она должна меня очень трогать, пронзать меня, потому что это единственный способ, каким можно заставить сопереживать зрителя. Это, с одной стороны, очень простой принцип. А с другой – очень сложный. Потому что от многих постановок отказался именно потому, что не находил того, что лично для меня становится в этом главным.

Любовь или неприятие

– Каких фильмов сегодня не хватает российскому кинематографу?

– Знаете, легче всего сказать – не хватает талантливых фильмов. Но это отписка. Потому что, с одной стороны, фильмов талантливых не хватает, а с другой – появляется много талантливых людей. Мне кажется, что основная беда и основная проблема сегодняшнего кинематографа, особенно в сравнении с советским кинематографом, на который, естественно, так или иначе мы все равняемся, в том, что у нас отсутствует приятие жизни. Понимаете, да? Мастера советского кино могли делать кино на любую тему – острую или не острую, комедию или драму, но в основе этих картин всегда было некое приятие жизни, любовь к той жизни, которая проходит рядом с тобой. Мне кажется, что в основе огромного количества фильмов, которые снимают сегодня – внутреннее неприятие жизни. Мне кажется, в этом самая большая проблема.

– Редкий американский сериал обходился без плохих и тупых русских – это варвары, угрожающие цивилизованному миру. (Бывают и просветы, но редко.) В российском кино ситуация не зеркальная – о плохих американцах не снимают, таких героев не популяризируют. Месяц назад, накануне выборов в Америке, вышел сериал «Правило Коми» (CBS Studios) – как ФБР расследует российское вмешательство в выборы и ищет связь Трампа с Кремлем. Студии играют на актуальности – «Падение ангела» с Морганом Фрименом (2019) – снова русские шпионы и международный заговор. Как вам кажется – это диктуется погоней за рейтингом или это такая идеологическая доминанта?

– Ну, вообще, судя по самым разным новостям, мы даем возможность американским сценаристам, так сказать, работать над сценариями. Это во-первых. Во-вторых, американцы не очень церемонятся и не очень следят за тем, кого они показывают. Они так же показывают китайцев, так же показывают самых разных представителей мусульманского мира. У них в этом смысле нет каких-то комплексов и попыток указать некое неназванное государство, где кто-то говорит по-русски. Они в этом смысле откровенны – русские и Россия.

Думаю, если бы у нас был на подобное спрос и был бы к такой теме какой-то зрительский интерес, то у нас бы тоже снимались такого рода картины – про плохих американцев. Или если бы какие-то идеологические разногласия были так остры, что эти картины обязательно появлялись бы. Там, думаю, это делается просто потому, что это интересно. Всегда интересно, как разоблачают шпионов, как непобедимые американцы борются с терроризмом. Думаю, здесь просто поддержка зрительского интереса.

И в чем они правы – что называют страны своими именами. Мы почему-то всегда боимся обидеть, причем именно в кино боимся обидеть соседей или партнеров, поэтому прикрываемся какими-то вымышленными названиями, несуществующими проблемами и тому подобным. Нам в этом смысле надо быть смелее и говорить о том, что есть, так, как есть.

«Нелепо рассуждать о равной ответственности»

– В последние годы налицо тенденция уравнять фашизм и сталинизм. Об этом сказано и в книге Гроссмана «Жизнь и судьба» – о тождестве режимов CCCР и гитлеровской Германии. В ОБСЕ уже 10 лет назад приняли специальную резолюцию, уравнивающую сталинизм и нацизм. В Европе все чаще говорят о равной ответственности за начало войны… Ваше мнение. Как вы размышляли на эту тему, cнимая фильм по Гроссману?

– Если коротко, то все эти разговоры не стоят выеденного яйца. Нелепо даже рассуждать о равной ответственности и так далее. Это все глупости, досужие разговоры. Никакой равной ответственности не существует. Были безусловные ошибки, безусловные компромиссы, были безусловные неправильные поступки, все это, безусловно, было.

Но даже если за тем советским руководством есть какая-то вина, то наш народ эту вину многократно искупил ценой невыносимых и немыслимых жертв. Это во-первых. А во-вторых, хочется этого кому-то или не хочется, но это факт – Европу освободили в основном мы. Поэтому спорить на эту тему бессмысленно и даже как-то нелепо.

– Тему войны и предвоенного времени cейчас стали связывать с темой покаяния. Ваше отношение – кто и перед кем должен каяться? И должен ли? Что вы отвечаете тем, кто считает, что в фильмах о войне не должно быть ура-патриотизма и пафоса, а должен быть критический взгляд – развенчать, уличить, до самобичевания – что, мол, русские такие же плохие, как и фашисты.

– В фильмах о войне должны быть боль, искренность и любовь. Вот что должно быть в людях, которые берутся за эту тему. Дальше, имея эту точку отсчета, можно идти любым путем. Можно снимать очень жесткие и страшные фильмы, как снимал, допустим, Элем Климов. Можно снимать трагикомедию, как это сделал Владимир Мотыль в фильме «Женя, Женечка и Катюша». Или прекрасные комедии, которые снимались в годы войны или сразу после войны. Все возможно. Главное, чтобы это было наполнено искренностью, болью и любовью.

А просто ставить себе задачу развенчать миф или создать миф нелепо. Нелепы разговоры про то, что 28 героев-панфиловцев – это ложь. Нелепо, потому что есть мифология народа, есть мифы, которые являются кровью, питающей жизнь народа. Не нужно ничего развенчивать. Нужно просто делать свое дело, основываясь на тех принципах, про которые сказал.

К Прощеному воскресенью

– А кто и перед кем должен каяться, нужно спросить у тех, кто призывает покаяться. Не очень понимаю. Мне кажется, исходить нужно не из того, что есть плохие и есть хорошие, а из того, что мы вместе прошли этот путь. Мало того, что прямые участники этих событий уже давно ушли, остались даже не дети, а внуки, правнуки. Мне кажется, мы вместе должны стремиться не к покаянию (покаяние – это всегда очень личное), а к Прощеному воскресенью – когда мы должны простить все всем и друг другу. Конечно, было много всего разного. Это значит и плохого, и хорошего. И мы все в этом так или иначе участвовали – в большей или меньшей степени. И мы все жертвы, и все герои. И все это вместе в каждой семье смешано, намешано и перемешано. И заставлять одну часть общества каяться перед другой – это все непонятно чьи умственные построения.

Мне кажется, мы должны многие страницы перевернуть. Помнить о них, но не ковырять все время эти раны, еще и выясняя при этом, кто прав, кто виноват. Мы должны просто пытаться избежать каких-то вещей в будущем. Это единственное, что мы можем. А так – ну, давайте покаемся. Но – все и перед всеми. И простим все всех.

– Можно ли сказать, что эти непонятные умственные построения также рождены неприятием молодыми людьми своей истории? И если это так, то откуда «ноги растут»?

– Мне трудно сказать. Для меня вот эти проблемы «кто первый начал?», «равная ответственность», «одинаковость сталинизма и фашизма» – это абсолютно пустые слова. Больше скажу, что когда кто-то ссылается на Гроссмана, который первым сказал про тождество режимов – это не совсем так. Во-первых, это сказал не Гроссман, а один из героев Гроссмана, фашист.

Думаю, что для самого Гроссмана, хотя бы потому, что он еврей, разница между сталинизмом и фашизмом была очевидна. Это не единственная разница. Если разбираться – очень много в чем разница. Если кто-то имеет в виду, что тоталитарные режимы похожи друг на друга и имеют некие общие родовые черты, – конечно, это тоже правда. Но Советский Союз и фашистская Германия – это разные вещи. А в чем-то вообще диаметрально противоположные.

Испугаться новой картины

– Ваша цитата: «Думаю, я гораздо больше советский человек, чем это принято сегодня». Что имеете в виду?

– Не имею в виду ничего особенного, просто сформировался в советское время. Причем, понимаете, как только ты говоришь, что ты советский человек, то тут же тебе говорят, что, значит, ты за репрессии, за «черный воронок» и все такое прочее. Но я, будучи советским человеком, не застал ни репрессий, ни «черных воронков». Но зато застал счастливое детство, прекрасную юность и, в общем, неплохую зрелость. Поэтому мне есть с чем сравнивать. И считаю, что отказ от очень многих вещей, которые были у нас при советской власти, – это неправильный отказ.

Считаю, что то, чем мы сегодня живем, в частности, даже в искусстве – это все наследие советского периода. И в кино, и в театре и так далее. И это не просто брюзжание человека, перешагнувшего некую возрастную планку. Это действительно так. Мы слишком легко, быстро и необдуманно отказались от очень многих замечательных вещей. Сейчас мы пытаемся придумать их аналоги, а уже не получается. Не думаю, что то, что было у нас, нужно было развалить до основания. Думаю, что очень многие вещи могли быть сохранены и преумножены. Можно было выстроить на этом гораздо более справедливое общество, чем сегодня.

– Когда вы готовитесь к новой картине, что изучаете, как пытаетесь что-то уловить? Что улавливаете сегодня?

– К каждой картине обычно готовлюсь одинаково. В том смысле, что готовлюсь долго. Одинаковость в том, что каждая новая картина для меня – страшный испуг прежде всего. Потому что есть ощущение, что забыл, как снимать. Мало того, что не умел, так еще и забыл. И это совершенно не кривляние, не кокетство, не ломание, а это настоящий такой испуг: а как же это делать? То есть очень легко предложить общую идею и договориться о том, что ты делаешь (как было с тем же «Тихим Доном»).

А как только это становится реальностью, тебе хочется сбежать куда-то – только чтобы не отвечать на вопрос, какого цвета ложки должны быть в кадре и так далее. Уж не говорю про выбор артистов. А дальше начинается работа, и испуг уходит и есть только планомерное движение к съемочному периоду. И на этом пути есть консультанты, есть группа, артисты, репетиции, долгие разговоры, есть много чего… Есть огромное количество попутных книг, которые мне приходится читать или просматривать в связи со Сталинградской битвой, или с казачеством, или с Афганистаном… Но это нормальный процесс. Я вообще за что еще благодарен и каналу «Россия», и последнему периоду своей жизни – что существую в абсолютно нормальном, здоровом процессе. Никто не говорит: «Ну-ка давай быстрее!», «А ну-ка давайте не так, а так». Никто не понукает, все доверяют и все очень заинтересованы, чтобы получилось. Ну, получается, как получается. Но знаю, что если не получается, то мне некого упрекнуть в этом, кроме себя самого. Все возможности у меня для этого были.

Любовь к жизни

«Мастера советского кино могли делать кино на любую тему – острую или не острую, комедию или драму, но в основе этих картин всегда было некое приятие жизни, любовь к той жизни, которая проходит рядом с тобой».

Просто факт

«Хочется этого кому-то или не хочется, но это факт – Европу освободили в основном мы. Поэтому спорить на эту тему бессмысленно и даже как-то нелепо».