События

Что думает о будущем России старец с Афона, почему так медленно восстанавливается Нотр Дам, за что все русские должны благодарить Эстонию, чей добычей стала сегодня Европа и как по-хамски поступил Березовский c Солженицыным во время великой криминальной революции.

В эфире латвийского радио Baltkom состоялась онлайн-встреча с выдающимся современным русским поэтом, блистательным эссеистом, публицистом, критиком, искусствоведом, членом Патриаршего совета по культуре и лауреатом множества престижных литературных премий Юрием Кублановским.

Встреча была приурочена к Всемирному дню поэзии, а информационным поводом для беседы стал выход трехтомника поэта «Стихотворения» и вручение накануне Юрию Кублановскому Гран-при национальной премии «Поэт года».

В начале 80-х Юрий Кублановский был выдворен из СССР за самиздатовские стихи и вышедший в США сборник, составителем которого выступил Бродский. Жил в Париже и Мюнхене. Дружил с Солженицыным, работал на радио «Свобода». Как только стало возможно, в 1990-м сразу вернулся в Россию.

– Нынешняя Европа отличается от той, в которую я приехал в конце 82 года, также контрастно, как нынешняя Россия от Советского Союза. Такой же резкий контраст! Он обусловлен какой-то ускорившейся, я бы так сказал, деградацией цивилизации. Я, конечно, думал, что рано или поздно это произойдет. Потому что мне всегда казалось, что потребительская цивилизация, из которой вымываются религиозно-нравственные устои, обречена. Но я думал, что это произойдет только к середине века. И вдруг этот процесс так убыстрился… В значительной степени это связано, конечно, с теми массами пришедших с Востока людей, совершенно чуждых европейским ценностям, которые заселили Европу в последние 10-15 лет. Как сказано в одном из моих последних стихотворений, – Европа стала добычей разномастных пришельцев. Теперь выйдешь в выходные дни на Елисеевские поля и не поймешь, где ты – в Париже или в Каире.

Все, что мне было дорого, все, что связано с национальной самобытностью той или иной страны – все это вымывается, нивелируется и меняется на нечто усредненное. И все с большей и большей скоростью.

Кошмарный казус: раздрай между Россией и Западом

– Идет и культурная деградация в значительной степени, и политическая – особенно. Мы видим тот совершенный раздрай, который происходит сейчас между Россией и Западной цивилизацией. И я отношусь к этому как к кому-то кошмарному казусу. Сейчас, а тем более в последний год-полтора, когда пандемия во всем миру, как никогда необходима солидарность цивилизованного общества. Но Запад совершенно этого не хочет чувствовать и ведет себя чрезвычайно провокативно. Я, конечно, считаю это большой бедой, чреватой большой трагедией.

Помните, был такой Версилов, главный герой романа Достоевского «Подросток», который говорил: «Я оплакал камни Европы»? Вот и я также. И каким-то огромным страшным символом для меня, конечно, стал пожар Нотр-Дама. Когда я в последний раз был в Париже, я долго бродил вокруг этих лесов… Кстати, работы там идут чрезвычайно медленно, и, насколько я знаю, большинство обещанных богатеями субсидий, так и не поступило. И, глядя на это сердце Европы – на Нотр Дам – в таком страшном сгоревшем состоянии, я чувствовал и видел в этом какую-то трагическую символику.

– Как за вашу жизнь менялась страна? Что в современной России вы принимаете, а что отвергаете?

– Она менялась колоссально, конечно. При коммунистическом режиме царила идеология – атеистическая, марксистская, которая заполняла все культурно-нравственные опоры общества. И мне, как человеку религиозному, как поэту дышать было тяжело. Потому что я всюду видел ложь, невозможность говорить о несметных жертвах коммунистического режима. Говорить можно было, и то с трудом, про 37-й год. А террористическая живодерня началась в 18-м году, когда шла революционная катастрофа. Я все это очень остро уже тогда понимал, а говорить об этом вслух было невозможно. Очень тяжело было. Но когда я вернулся через 8 лет жизни на Западе, (и я очень благодарен, что я сумел за эти 8 лет много посмотреть, много понять, много увидеть), я уже смотрел на Западную цивилизацию более глубоко, чем большинство здешних либералов, демократов и всяческого рода политических дилетантов.

Великая криминальная революция 90-х

– Для чего я мечтал о демонтаже социалистического режима? Прежде всего, я хотел морального воскрешения нашего общества, морального воскрешения России, какой она была до тоталитарного режима. А вместо этого морального воскрешения наступил новый виток страшного упадка, который справедливо был назван Великой криминальной революцией. Это было самое тяжелое для меня время, потому что те надежды, которые я питал на возрождение России, я видел, что они рушатся одна за другой. Через три года после меня вернулся Александр Исаевич Солженицын, и сначала у нас с ним были по Первому телевизионному каналу беседы, но потом Березовский, которому принадлежал Первый канал, без всякого объявления об этом, закрыл передачу. Просто по-хамски. Такое было время. Авантюрист мог распоряжаться доступом великого писателя к народу.

«Жёлтое колесо»

– Но и 2000-е годы я воспринимаю, действительно, очень противоречиво. С одной стороны, все-таки идет, как я вижу, укрепление России, укрепление ее корней, укрепление церковной жизни. А, с другой стороны, то что тоже общеизвестно – это, прежде всего, коррупция. Когда-то написал мне, вернувшись, Александр Исаевич Солженицын, что вместо «красного колеса» в России покатилось «желтое колесо». Еще неизвестно, какое страшнее. Это «желтое колесо» стремительно катилось все 90-е годы. Сейчас его бег замедлился. Прямо надо сказать. Но оно никуда не делось. И оно закатывается и в политику, и даже за церковный порог. Вот это, конечно, утяжеляет в нравственно-моральном отношении жизнь.

О венчании Ксении Собчак и Богомолова

– В феврале театральный режиссер Константин Богомолов опубликовал манифест «Похищение Европы 2.0», в котором заявил, что Европа находится в глубоком этическом кризисе, она превращается в «новый этический Рейх», и призвал Россию перестать ориентироваться на европейские ценности. Каково ваше мнение по поводу этого манифеста?

– Я его не читал и объясню почему. Вот мы сейчас говорили про «желтое колесо». Скажу прямо: сам Богомолов – спица в этом «желтом колесе». И последней каплей такого отношения к нему стало его шутовское венчание с Ксенией Собчак в Вознесенской церкви. Это церковь, в которой венчался Пушкин. Она для каждого русского человека очень и очень много значит. Тем более, для каждого москвича. То, что они устроили из этого шоу, приехали туда на каких-то похоронных дрожках, а вечером новобрачная уже танцевала стриптиз…

Я сейчас, честное слово, не могу порога этой церкви переступить. Мне кажется, что тамошнее церковное пространство надо заново отчитывать. И вот это стало моей последней каплей в моем отношении к Богомолову, как к всё-таки гламурной фигуре. Поэтому, очевидно, как вы пересказали суть манифеста, я со многим в нем согласен даже, но я недостаточно уважаю в культурном отношении эту фигуру для того, чтобы читать его эссе.

Особая благодарность Эстонии

– Вы бывали в Латвии, Литве, Эстонии. Из вашего опыта эмиграции – как вам кажется, как может отразиться на русских людях в Прибалтике курс на полную интеграцию?

– Тоже хорошего мало. Я и не верю в эту полную интеграцию. Вообще ведь то, что, например, растет молодежь, не знающая или совсем плохо знающая русский язык, то кому от этого лучше? Русский язык – великая драгоценность, на которой созданы бессмертные произведения. То, что раньше молодые латыши, эстонцы и литовцы знали русский, могли читать русскую классику, русскую литературу – было им только в плюс. Я уверен, что это только обогащало. А сейчас, мне кажется, что эти все три республики (но я не подолгу там бывал) достаточно музеефицированные какие-то, я не вижу в них биения жизни. Хотя каждую из них безумно люблю. А Эстонии просто особенно лично благодарен, потому что ведь именно благодаря ее довоенным границам уцелел Псково-Печерский монастырь. Большевики его не разорили, как они его обязательно бы разорили, если бы он в ту пору принадлежал советской власти. Они спасли нам духовную сокровищницу. Это незабываемо.

Интересный факт. Когда Юрий Кублановский был на Афоне, в русском монастыре Святого Пантелеймона познакомился с монахом Илианом. И узнав, что тот хочет вернуться в Россию, но не имеет средств, выслал ему деньги на билет. Монах приехал сразу же. Сейчас это старец Илий, духовник Патриарха и Оптиной Пустыни.

– Сейчас вы встречаетесь со старцем? Что из его наставлений Вам особенно легло на душу?

– Вся его жизнь, вся его повседневность – это наставления. Я приехал к нему однажды в Оптину пустынь, когда там еще нигде не было гостиничек вокруг, и в самом Козельске их не было, я не знал, где ночевать и говорю – отец Илий, вы не подскажете, где можно переночевать? Он говорит: «Да чего тут подсказывать?». Привел меня в очень уютную комнатку, аккуратную, с лампадкой горящей зеленым огоньком. Устраивает? – спрашивает. Конечно! Переночевал там, утром выхожу на службу, а он сидит на стуле рядом. Я спрашиваю – а чего это вы тут? Он отвечает: «Так это же моя келья… Ничего, ничего, я хорошо выспался». Представляете? Вот это русский монах. Это поразительно.

Я его и раньше знал – до Афона. Я приезжал когда-то еще юношей-студентом в Псково-Печерский монастырь, и он там подвизался и потом оттуда уехал на Афон. И он меня в Пантелеймоновом монастыре не узнал, а я его всё думал, где же я его видел раньше. Спросил, и он ответил, что, мол, да, был в Псково-Печерском монастыре. Я спросил – а вы не проведете меня в церковь, где старцу Силуану был голос (согласно житию старца Силуана, он сам был убежден, что это был голос Самой Богородицы – прим.) Мы пошли туда узенькой тропкой над обрывом. И он говорит: «Как я мечтаю сейчас вернуться в Россию! Там сейчас такие события происходят! На Афоне хорошо, но я чувствую, что мой долг быть там». Я спрашиваю: «А что вам мешает?». «Так денег нет на билет! Пишу в Московскую патриархию, а мне говорят, что все деньги уходят на чествование 1000-летия Крещения Руси». «Господи, да я завтра буду в Мюнхене и пришлю вам денег!». Там нужны были в принципе копейки. Я приехал и в тот же день сделал ему перевод на Афон, и через две недели он был в России. Вот так вот удивительно.

Видите, вот вся жизнь соткана из таких каких-то совершенно причудливых неожиданностей.

– А по поводу будущего России старец Илий с вами делился какими-то откровениями?

– Мы одинаково мыслим, я думаю. Мы просто уповаем, что у России есть будущее. И в целом, в отличие от многих в Интернете, в Сети, я высоко ценю деятельность современной православной Церкви в России. В провинции вся лучшая жизнь – вокруг приходов. Много и молодых мужчин, и детишек. Да и в столице огромная деятельность у Церкви. И то, что в Псково-Печерском монастыре сейчас владыка Тихон (Шевкунов). Мы ждем с нетерпением ждем премьеру на телеканале «Россия» его многосерийного документального фильма о Февральской революции. Это очень важно! У Солженицына есть гениальное совершенно политическое эссе «Размышление о Февральской революции», которое я знаю чуть ли не наизусть. И вот сейчас в том же, как я понимаю, концептуальном ключе будет фильм владыки Тихона (Шевкунова). И , в общем, силы в Русской церкви есть. Хотя, повторяю, та же либеральная жандармерия всегда концентрируется на чем-то отрицательном. Вспомним ту же Ксюшу Собчак и все ее выступления…

Русская цивилизация – миф или реальность?

– Вы были дружны с Cолженицыным. Он говорил о своеобычности русской цивилизации, подчеркивал ее неповторимость и огромные достижения. Для кого-то феномен русской цивилизации – осязаемая реальность, для других — миф, вымышленный фантом. Ваше мнение?

– Ну, какой же вымышленный фантом?! Сохранилось столько вещественных доказательств ее существования. И доказательств, свидетельствующих о том, что Бог ее не забыл. Вспомните «Троицу» Андрея Рублева. Это же не просто искусство. Это откровение. Откровение в красках, как, кажется, сказал об этом отец Павел Флоренский. Таких откровений мало в западном искусстве (Юрий Кублановский по профессии – искусствовед). Да, в Средневековье – эпоха Дученто (13 век): отчасти Джотто, Фра Филиппо Липпи. Высокое Возрождение я уже не люблю, оно очень двусмысленно. Но все-таки Рублеву с Дионисием, мне кажется, они уступают именно потому, что у нас это носило характер откровения. Ну, а 19-й век — это возрождение литературы. Все-таки и Толстой, и Достоевский создали совершенно недосягаемые шедевры прозы. Пушкин, Лермонтов – все это божественно. Так что говорить о какой-то ущербности русской цивилизации не приходится.

«Россия слиняла в три дня»

– Другое дело, почему она так рухнула? Как написал Василий Розанов, «Россия слиняла в три дня». Действительно, в феврале произошла революция, а все последующее только ее страшное следствие. Говорят – Октябрьская революция. Но какая это была революция? Я считаю, что это и мятежом не назовешь. Потому что какую, собственно, в октябре 17-го года свергали власть? Уже и власти практически не было. Это была расползающаяся по России анархия, и потом Учредительное собрание, в политическую значимость которого я совершенно не верю.

Зачем мальчикам ходить в женские туалеты, а солдатам менять пол?

– Да, произошла катастрофа. Но мы живем и надеемся. Может быть, России еще суждено сказать в 21 веке новое слово. Всё-таки Россия сейчас, я бы так прямо сказал и без всех «но», менее развратная, чем западный мир. Ну вот среди первых 50 бумаг, которые подписал новый президент Америки – одна, разрешающая мальчикам ходить в женские туалеты, а вторая – разрешающая бесплатно солдатам менять пол. Ну, все-таки, понимаете, в России до этого, слава Богу, еще далеко.

«Нынешнее руководство более опытно, чем был Николай Второй…»

– Вы часто говорите, что пытаетесь разгадать суть случившегося с Россией в начале 20 века. Не чувствуете ли вы сегодня признаки, что ее могут повторно привести к подобному сценарию?

– Конечно, это одна из самых больших тревог моих. Пока власть еще достаточно сильна – раз. Во-вторых, нет войны, которая была в 17 году и шла уже три года. Так что сейчас положение России стабильнее, чем в 17-м году. И нынешнее руководство более опытно, чем был Николай Второй, который оказался непротивленцем, а за этим последовали страшные последствия. Но Россия уже в 18-м году превратилась просто в живодерню, что и говорить. Об этом чем больше читаешь, тем больше волосы встают дыбом. Сейчас пока мы от этого защищены, мне кажется. Но это не значит, что в ближайшие 10-15 лет не начнется нового расшатывания России. Вот очень важно этого не допустить.

Либералы – это особый клан

– Вы используете для определения современной либеральной интеллигенции выражение «либеральная жандармерия». Что вы имеете ввиду?

– Это выражение принадлежит либо Аполлону Григорьеву, либо Александру Блоку – я точно не помню. Понимаете, либеральная интеллигенция – это орден. Это клан, отмеченный идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей, как говорил мыслитель Федотов. И все, кто не подходит к ее умонастроению, к ее представлениям, к ее фанатичному прозападничеству, все так или иначе как-то вытесняются из общественного поля. Я это пережил на себе. Я в 90-е чувствовал себя на родине большим чужаком, чем даже при советской власти. Именно потому что тогда правила бал олигархия и обслуживающая ее либеральная жандармерия.

Почему Бродский одобрял бомбёжки Югославии

– Вы были дружны с Бродским. Как Вам кажется, почему он так и не приехал в новую Россию после распада СССР?

– Тут несколько причин. Мы с ним говорили об этом. Я его спрашивал, помню, по телефону: «Иосиф, что же, у тебя нет даже чисто бабского любопытства, какая теперь Россия, когда там теперь нет советской власти?» Он говорил: «Ну, вот чего нет, так нет того бабского любопытства». Во-вторых, он интуитивно чувствовал все то, о чем я вам говорю про 90-е. Он понимал, что время достаточно гнилое. И, быть может, боялся. Он нес в себе определенный образ России и, тем более, Петербурга. Боялся разочароваться. Но более прозаическая, я думаю, есть причина. Ведь он пережил две тяжелейших операции на сердце. В принципе, курить и пить ему было противопоказано полностью. Он понимал, что если он приедет в Россию, на него накинется такой вал общений, встреч, выпивок – ну, все, жизнь убыстрится так, что ему и его здоровью это будет уже не по силам. Думаю, он просто боялся тех перегрузок, которые чисто физически у него были бы связаны, если бы он согласился приехать в Россию.

– Скажите, а на ваши отношения не повлияло то, что вы заняли кардинально разные позиции по поводу бомбежек Югославии?

– Ну, конечно, это нас в общем и развело, и охладило друг к другу. После того, как он выступил в поддержку этих первых бомбежек в 95-м году, мы уже не переписывались. Я ему и не писал, и не звонил. Как-то как отрезало. Почему он это поддержал? Ну, вот считал, что там коммуняки, а коммуняк надо давить. Это раз. Во-вторых, может быть, ему хотелось перед либералами оправдаться за его мощные жестокие стихи об Украине, и он нашел повод присоединится к ним вот в этом вопросе. Но мне это было чрезвычайно неприятно, а тем более, что я знал и знаю, как в Сербии любили и любят Бродского. Когда я в был в Штатах, уезжал в аэропорт от него, чуть не опоздал на самолет даже – мы пили с ним вдвоем сливовицу, которую ему привезли в подарок сербы. Пили, ничем не закусывая. Выпили, наверное, три литра, и я чуть не опоздал на самолет. Бежал по полю, за мной катили лестницу, потому что у меня в этот день истекала виза. Американцы страшно испугались, что со мной делать, а Бродский говорил: «Все равно ты опоздаешь, оставайся!» Все это было результатом не в меру выпитой сербской сливовицы.

– Расскажите, пожалуйста, историю про Вашу джинсовую куртку, которая попала в музей.

– Это было смешно! За год примерно до эмиграции, то есть в 1981 году, я работал сторожем на Антиохийском подворье в Москве. Около Чистых прудов у знаменитой Меньшиковой башни, описанной в одном из романов Писемского. Там было вообще Масонское гнездо как бы. И поскольку это принадлежало и принадлежит Антиохии, там было категорически запрещено фотографировать без благословения подворья. Я сижу у себя в каптерке, вдруг вижу какой-то франтик заходит, устанавливает треногу и как ни в чем не бывало начинает фотографировать. Мне так не хотелось вставить и идти выяснять отношения, но вышел. Он мне говорит: «Извинитэ, извинитэ!». Я понял, что это иностранец, и вдруг он мне говорит: «У меня к вам будет странная просьба. В Москве где-то работает церковным сторожем такой Юрий Кублановский, я ему от Иосифа Бродского привез джинсовый костюм. Как мне его разыскать? Я у всех спрашиваю – никто не знает, где он сейчас служит.» Представляете? Такое невероятное, фантастическое совпадение! И когда я уезжал из России через полтора года, я прямо на Шереметьевском аэродроме, а меня много народа провожало – Венечка Ерофеев, кого только не было… Я снял эту джинсовую куртку и отдал ее своему товарищу, прозаику Жене Попову. А он уже позже, когда в Казани организовывался музей Аксенова и советского быта, эту куртку, весьма и весьма поношенную, передал в этот Казанский музей. Там она вроде бы до сих пор и хранится – куртка Кублановского, подаренная Бродским и переданная в музей Поповым.