События

Международный медиаклуб «Формат А-3» провел онлайн-встречу с одним из самых авторитетных российских церковных деятелей, профессором кафедры международной журналистики и кафедры мировой литературы и культуры МГИМО, главным редактором журнала «Фома» и ведущим программы «Парсуна» на телеканале «Спас», председателем Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Московского Патриархата и и.о. руководителя пресс-службы Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла Владимиром Легойдой.

– Русскую Православную Церковь (РПЦ) часто обвиняют в слиянии с государственной властью. Насколько возможно для Церкви оставаться в стороне от политических конфликтов и в каких случаях она не может занимать молчаливую позицию?

– Тезис о слиянии Церкви с властью – это устоявшийся, на мой взгляд, безусловно ложный стереотип, который присутствует в медийной среде. Если для человека этот вопрос стоит всерьез, он должен трезво посмотреть на ситуацию. Во-первых, РПЦ – это не Церковь Российской Федерации. И слово «русский» здесь не относится к современной России. РПЦ – это Церковь, которая представлена во многих государствах, в странах канонической ответственности РПЦ. Поэтому постановка вопроса о слиянии Церкви с государством требует уточнения. С каким государством? Мы о каком государстве говорим? Это первый момент, здесь очень важно понимать, что это не Церковь одного государства. Понятно, что большинство верующих, принадлежащих РПЦ, живут в России. Статистически. Но как в свое время подчеркивал Святейший патриарх, когда, скажем, была возможность посещать Украину до событий 2014 года, что я не приезжаю сюда как посланник Москвы в смысле государственности. Патриарх приезжает к своей пастве, в свои церкви, неважно, какого цвета паспорт у него в кармане.

Что касается отношения с государством, то они хорошие сегодня, если мы говорим про Россию. Но разве нужно непременно, чтобы они были плохие? Вот наших критиков или тех, кто задает этот вопрос с определенным подтекстом, устроят только плохие отношения? Неужели только такие, какие были в ХХ веке? Но опять же, если говорить глубоко и серьезно, давайте посмотрим на историю Русской церкви. Я бы сказал, что за всю тысячелетнюю историю Русской церкви (понятно, что она была разной, и государства были разные, и отношения были разные), если ставить вопрос с точки зрения свободы, то есть самостоятельности Церкви в своем самоопределении, пожалуй, сегодня Церковь свободна от государства как никогда. С ХХ веком все понятно. Думаю, не нужно специально объяснять, каково было положение Церкви в Советском Союзе.

Дальше несколько столетий синодального периода от Петра Первого до революции – опять же хрестоматийно понятно всем, кто изучал историю, и церковную, и историю России, что это эпоха, когда официальная Церковь, начиная с Петра, была превращена в одно из министерств. Было упразднено патриаршество, и Церковь не была свободной. Да, православие было государственной религией, но была другая ситуация, и ни о какой свободе от государства, о самостоятельности принятия решений не было и речи.

Поэтому, конечно, я очень осознанно произношу этот тезис – Церковь сегодня может быть максимально свободна. По крайней мере, это тот период, когда безусловно в своем самоопределении, в принятии того, каким путем пойдет Церковь, как ей жить, кого ей выбирать епископами, кого ставить митрополитами, – Церковь абсолютно самостоятельна. Я как непосредственный участник торжественно это заявляю.

А то, что государство (Россия) помогает сегодня и не только РПЦ, что в этом плохого? Но это не означает такого слияния. Потому что Церковь не стремится к политической власти. Когда мы говорим, что Церковь не занимается политикой, мы имеем в виду политику в том непосредственном значении, когда под политической деятельностью понимается участие в борьбе за политическую власть. Церковь не участвует в борьбе за политическую власть и к этой власти не стремится.

– А как вам видится разрешение этой ситуации на Украине – отношений Церкви и государства?

– Мы многократно говорили о нескольких принципиальных моментах. Первый момент – церковная ситуация на Украине непростая, там существовало несколько раскольнических организаций, которые не признавали РПЦ, и при участии патриарха Варфоломея и политической власти Украины, а именно бывшего президента Порошенко, была создана так называемая Православная Церковь Украины, которая не получила общего признания в православном мире и не признается РПЦ. Поэтому наши два основных тезиса не изменились за все эти годы.

Первый тезис: решение проблемы преодоления раскола на Украине возможно только каноническим путем, поскольку на Украине существует каноническая церковь – Украинская Православная Церковь, которая является частью большой Русской Православной Церкви. И в канонической церкви, соответственно, все вопросы преодоления раскола должны решаться каноническим путем через обращение тех, кто от церкви отпал к истинной церкви, к настоящей, подлинной церкви.

И второй момент – политическая власть не должна использовать никакую религиозную организацию в своих целях. Вы знаете, это, как говорится, кейс, который войдет в учебники, – то, что сделал президент Порошенко. Очевидно, что для него это был один из главных козырей для того, чтобы сохранить президентскую власть, – этот пресловутый Томос, документ, который со стороны Константинопольского патриарха даровал независимость или автокефалию, как говорят в церковных кругах, вот этой новой, так называемой Православной Церкви Украины. В итоге власть политическую он не сохранил, церковную ситуацию не разрешил, все ожидания не оправдал. Все инициаторы нового раскола на Украине говорили, что вот сейчас будет создана каноническая Церковь, которой Константинополь дарует автокефалию, и все в нее перейдут. В итоге из 12,5 тысячи приходов перешло около сотни, если я не ошибаюсь. Поэтому, конечно, проблема не разрешена, и она не могла быть таким путем разрешена.

– Уже более 10 лет вы имеете возможность находиться в постоянном контакте с Патриархом Московским и Всея Руси Кириллом. Какие его действия вы считаете достойными быть вписанными в историю Русской Православной Церкви?

– Конечно, Святейший Патриарх – это фигура историческая и очень масштабная. То, что он делает, – это, безусловно, важнейшая страница церковной истории.

К моменту патриаршества Святейшего Патриарха Кирилла был целый ряд проблем, накопившихся уже в новой России и в общецерковном масштабе, которые не решались. Это – служение священников в армии, вопрос о церковном имуществе. В 2009 году из храмов, которые были отданы РПЦ и в которых проходили богослужения, 90% ей не принадлежали, они были отданы в пользование. И был вопрос о культурологическом преподавании религиозных дисциплин, точнее, о культурологическом рассказе о религии в школе. Эти три вопроса назрели к 2009 году. И в первые годы своего патриаршества Святейший Патриарх все их решил.

В 2010 году был принят закон о возвращении религиозным организациям имущества религиозного назначения. Его часто называют законом о реституции, это в правовом смысле некорректно, потому что реституция – это возвращение тебе того, чем ты владел. Здесь речь идет о том, что если имущество строилось для религиозного назначения, но еще не было даже в пользовании религиозных организаций, то оно государству на балласте было не нужно. Это было такое совместное движение (как раз к вопросу о Церкви и государстве). Зачем государству на балласте недвижимость, которая создавалась для других целей? Закон касался не только РПЦ, но и всех религиозных организаций. Вот этот вопрос был решен. Закон действует, работает.

Священники в армии и в местах лишения свободы. Вопросы решены системно. У нас есть военные капелланы, есть священники, которые специально подготовлены, которые входят в тюрьмы. Конечно, хотелось бы, чтобы их было больше, но это непростая история. Очень востребована в этих местах: люди находятся в особой ситуации, и священники им очень нужны.

Вопрос о преподавании основ религиозной культуры и светской этики (так называется этот предмет) – это было предложение Патриарха, которое было поддержано лидерами всех традиционных религий в России. У предмета шесть модулей: это четыре традиционные религии, плюс история религии и основы светской этики. Причем это было тоже предложение Патриарха, родители выбирают, что дети в 3-5 классе изучают.

Русская Православная Церковь – это не только Церковь Российской Федерации, поэтому в допандемический период мы наблюдали активные поездки Святейшего Патриарха. И его роль в теме единства Русской Православной Церкви чрезвычайно велика, несмотря на сложности, которые возникли на Украине.

– В этом году вы успели записать «Парсуну Петра Мамонова». Эта программа сегодня бьет все рекорды просмотров. В чем, на ваш взгляд, был феномен этого человека? Были ли для вас личные открытия в процессе этого интервью?

– Петр Николаевич был, конечно, совершенно уникальным человеком. Я не был с ним до этого знаком лично, мы нигде не пересекались, поэтому программа была нашим знакомством. Мне было очень приятно, что он откликнулся сразу, что он пришел на программу. И это видно в программе и в других интервью, у него, видимо, было какое-то предчувствие, но он перед своим уходом дал несколько больших интервью. Повторяю, что человек ни на кого не похожий, не подстраивающийся ни под какие внешние обстоятельства. Знаете, с такой максимальной свободой от внешних условностей. При этом человек со сложнейшей внутренней духовной жизнью. Сложнейшей в том смысле, что он годы пребывал в борьбе. Это не потому, что он особо сложный или плохой, или еще что-то, а потому, что он этим занимался. Если, как говорится в переводах Шекспира, глаза повернуть зрачками в душу, то в любой душе такое увидишь, и дальше с этим надо что-то делать. Вот Петр Николаевич он с этим что-то делал. И это сразу чувствовалось.

Знаете, у меня уже больше ста программ записано, и человека сразу видно – он может закрываться, открываться, может честно отвечать или лукавить, ему может казаться, что он честно отвечает, но его сразу видно. И он, конечно, был человеком, лишенным лукавства. И реакции у него были такие непосредственные, искренние. Принято говорить, что это редкость, и это действительно редкость.

– Вы говорите, что невозможен догмат в сфере искусства, но все же — церковь должна доносить до людей, что постановки Гоголь-центра, к примеру, или Богомолова — это безнравственно. В какой форме это делается? И главное — прислушиваются ли к этому в обществе?

– Я считаю, что искусство бывает хорошим и плохим. И все. Все остальное – темы, о чем, чего и как – это вторично. Когда говорят, что вот такая ужасная постановка, там много жестокостей и прочего, — а у Шекспира нет жестокостей? А у Достоевского нет какой-то ужасной бездны, человеческих грехопадений? Вопрос, для чего это делается и к чему это ведет. Данте говорил, что задача художника — человека из ада в рай привести. В «Божественной комедии», одном из величайших произведений, когда-либо написанных человеком. Уникальное произведение. Данте уникален не только для итальянской литературы и культуры, а вообще для мировой литературы.

Поэтому есть такой высший критерий. Такой гамбургский художественный счет. Но таких произведений, конечно, мало. И как мне представляется, у Церкви нет такой задачи выступать нравственным цензором любого художественного произведения. Я сформулировал тезис о том, что Церковь меняет людей, а люди меняют мир. Основная миссия Церкви – это общение с человеком, если он верующий, общение с его душой, пасторское общение. И тогда уже человек верующий, если он, допустим, писатель, будет исходить из своих представлений. Естественно, любой писатель исходит из той системы координат, которые у него есть. Поэтому задача Церкви может быть в первую очередь не созданное произведение оценить, а работать с душой человека, а потом он уже не создаст чего-то такого, что нас будет вгонять в краску или заставлять выходить из зала во время спектакля и прочее.

Но вместе с тем есть какие-то вещи, которые людей задевают и оскорбляют. По разным причинам. Один наш замечательный критик, Лев Михайлович Карахан, сказал, что в искусстве нет запретных тем, потому что настоящее искусство – это всегда чувство меры. Но, понимаете, у разных людей разное чувство меры. Вот был такой замечательный режиссер Балабанов. Но я не могу смотреть фильм «Груз 200». Вот чувство меры Балабанова и мое – разное. Я не могу сказать, что меня там что-то оскорбляет или возмущает, но я не могу это смотреть просто как зритель. А есть люди, которые из-за того, что они не могут смотреть, будут возмущаться. В зависимости от конкретной ситуации можно, наверное, в приемлемой форме высказать свое несогласие.