События

Cоздатель «Легенды N 17» и «Экипажа» рассказал в эфире радио Baltkom о новом фильме.

Николай Лебедев только что закончил съемки международного масштабного проекта «Нюрнберг» — о событиях 1945-46 годов по подготовке и проведению Нюрнбергского процесса. И признался, что главные герои носят имена его родителей.

О хитах и блокбастерах

— Ваши фильмы становятся всегда хитами. Хотя военная тема сама по себе, особенно, когда вы начинали делать «Звезду», никак не могла считаться кассовая. Спортивная тема тоже считалась не кассовой. Как вам удалось сделать и «Звезду», и «Легенду 17» хитами?

— Я не могу этого рассказать, потому что я не знаю. Я просто рассказывал истории, которые меня очень сильно волновали, и я их не мог не рассказать. Вот, знаете, как классик сказал – не могу молчать. И я не мог молчать. Я рассказывал, мне в голову не могло прийти, что картины станут коммерческими величинами, я просто думал о том, как важно передать зрителю эмоцию, которую я испытываю и те раздумья, которые связаны с этими темами. И я очень рад, что зрители откликнулись, а это самого дорого стоит на самом деле.

— В прессе ваш фильм о Нюрнбергском процессе называют шпионским блокбастером, а как вы сами определили жанр этой картины?

— Знаете, когда-то ко мне на съемочную площадку фильма «Звезда» приехал Станислав Сергеевич Говорухин, он снимал телевизионную программу и брал у меня интервью. И я начал теоретизировать о том, каким я вижу жанр картины. И он говорит: «Ну, это знаешь, критики разберутся, ты лучше скажи…» и задал какой-то очень простой вопрос. Я думаю, что критики разберутся. Мое дело сделать картину человеческую, драматическую, эмоциональную. Чтобы она вызывала очень сильную эмоцию и вызывала раздумья о том, как история отражается в сегодняшнем дне. Что касается жанра, то я об этом думаю меньше.

— Тема Нюрнбергского процесса чень тяжелая. Почему вы за нее взялись, почему именно ее выбрали?

— Сразу после «Экипажа», когда я искал материал для новой картины, «Нюрнберг» возник среди прочих тем, и я понял, что, знаете, он, как пепел Клааса, все время стучится в сердце. Вроде как уже занялся другим проектом, а эта тема не дает покоя. И не с точки зрения политической, а с точки зрения человеческой прежде всего. Потому что уж больно жесткое было время. И очень похожее, как мне кажется, на наше нынешнее. Но Слава Богу, нет войны и, надеюсь, что это как раз мы обойдем. Но все равно человечество было в стадии после катастрофы. Когда людям было очень трудно понять, куда двигаться дальше. Все сломалось, а самое главное, были уничтожены и разрушены человеческие ценности. Ценность человеческой жизни, мораль, нравственность. Вот это состояние человека после катастрофы, как выживать, как двигаться дальше, как не сломаться самому – вот это меня, как оказалось, очень волнует. И об этом история.

Конечно же, я изучал документы и прочел достаточное количество книг на эту тему, воспоминаний. Сценарий основывается на книге Алексея Звягинцева «На веки вечные». Но помимо этой книги большим подспорьем и основой стали документальные книги, в том числе и самого Звягинцева, и тех людей, которые были на процессе, Бориса Полевого и других. Поскольку это факты, факты и еще раз факты.

«Главные герои носят имена моих родителей»

— Вы говорили, что фильм «Звезда» — это реквием по вашей семье. А лежит ли какая-то ваша личная семейная история в основе фильма «Нюрнберг»?

— Да. На самом деле мы всегда рассказываем одни и те же истории, потому что они составляют нашу суть. И «Нюрнберг» — это посвящение моим близким, моим родителям, главные герои носят их имена. И в cюжетной основе фильма лежит история, произошедшая с моим отцом, у которого война разрушила все, а он был ребенком тогда. И он всю жизнь искал могилы своих близких и ,в частности, своего брата, который в 19 лет погиб под Веной. А сейчас мы с братом ищем его могилу. Эта история и является как-бы такой завязкой действия в фильме.

— Вы объединяете на съемочной площадке актеров разных стран. Как они находят общий язык?

— Знаете, замечательно. Это, по-моему, придумки людей, которые нас стремятся разъединить: мол, какие мы разные, как мы плохо слышим друг друга, как мы не понимаем друг друга. Какая ерунда! Допустим, я уже 20 лет работаю с оператором Иреком Хартовичем, он снимает все мои картины. Он поляк, который уже с начала 80-х живет и работает в Голливуде. Он польской школы и ментальности, американской выучки. И мы замечательно находим общий язык всегда! Я много работал по всему миру – во Франции, Германии, Чехии, Швеции, Великобритании, Штатах. И мне кажется, что люди, когда хотят найти общий язык, они его всегда находят. Эта картина меня еще раз утвердила в этом мнении. У нас снимаются актеры из множества стран – из Германии, Чехии, Великобритании, Дании, США и, конечно же, из России. И съемочная группа разношерстная, из разных стран – и российская, и чешская, и часть специалистов из Словакии, много разных людей. И все находят общий язык, нет никаких противоречий. Все хотят, чтобы все было хорошо, и чтобы эта история не повторилась. Это люди из разных стран, говорящие на разных языках. Это очень здорово и внушает большую надежду и во всем мире.

Миронов и Безруков сразу сказали «Да!»

— В проекте «Нюрнберг» у вас на съемочной площадке впервые встретились вместе Евгений Миронов и Сергей Безруков …

— Да, это было неожиданно, я не знал, что они никогда раньше вместе не снимались, в театре то они играли и продолжают играть вместе, и даже одни и те же роли.

— Как проходил их отбор на роли? Как вам работается со звездами такого масштаба?

— Я взял телефон, позвонил Миронову и сказал: «Женя, у меня есть роль для тебя». Он сказал: «Давай!». Потом позвонил Безрукову и сказал: «Сереж, у меня есть роль», он сказал: «Давай!». Так и произошел отбор… Мы с Мироновым много работали вместе, нас связывали очень тесные профессиональные и дружеские отношения, я очень рад, что мы вновь встретились на площадке. Что касается Безрукова, то очень давно, лет 25 назад мы познакомились, и с той поры все пытались поработать вместе, и договаривались, но что-то не получалось. А вот сейчас случилось. Причем, они оба даже по началу сценарий не читали, но сразу сказали «Давай». И это тоже очень важно для меня, потому что это человеческое доверие, профессиональное.

— Евгений Миронов у вас в фильме играет главу группы разведчиков, и он рассказал, что его персонаж говорит, что этот процесс делался не только ради жертв, но и ради будущего, чтобы не пришлось доказывать, что на нас напали, а не мы напали. Потому что такая версия гитлеровцев была, что они просто упреждали удар. Сегодня, как в кривом зеркале, уже все перепутано — кто жертва, кто преступник. У нас, например, на территории Латвии был концлагерь Саласпилс, который сегодня называют исправительно-трудовым, были массовые убийства евреев, а сегодня людей, которые освобождали узников из этого концлагеря считают уже не освободителями, а оккупантами….

— Мне кажется, что это очень больная тема, потому что пересмотр истории и зачеркивание того, что было, к несчастью, (и это доказано самой историей), ведет к повторению в той или иной форме этих ошибок, а в данном случае — этих кошмаров. Я надеюсь, что картина обретет своего зрителя и самое главное, что мы сможем рассказать о том, что происходило. Разумеется, не обо всем, потому что сам процесс длился целый год, но в целом cумеем расставить акценты. И я надеюсь, что мы будем услышаны. Это все, что я могу сказать, а где и как, в каких странах это будет показано – это отдельный разговор и зависит не только от дистрибьюторов, но и от политических каких-то вещей, в данном случае так особенно.

… Меня в истории Нюрнберга поразило, насколько же после катастрофы человечество хотело объединиться, насколько люди понимали, что именно разъединение ведет к повторению катастрофы, как это и было после Первой мировой войны.

И Черчилль, который произнес знаменитую Фултонскую речь, которая фактически начала холодную войну, он ведь был не таким простым и однозначным человеком. Он прилетал в и Советский Союз, и не раз, он встречался со Сталиным и в Москве, и в Ялте, и в Тегеране, потом в Потсдаме. Они понимали, насколько важно уметь общаться, даже если взгляды не сходятся. Ибо как говорит русская поговорка «Худой мир всегда лучше доброй ссоры». И мне очень важен этот урок Нюрнбергского процесса – люди разных наций объединялись, понимая, что только объединение защитит от тех кошмаров, которые случились в начале прошлого века и середине прошлого века. Вот эта мысль лежит в основе картины.

Это не были просто однозназначные чудовища. Как они могли!

— Сергей Безруков играет главного обвинителя на Нюрнбергском процессе от СССР и вот в интервью признается, что на съемках его душили слезы, дрожал голос… А лично для вас какие моменты, связанные с сюжетом процесса стали личным каким-то потрясением?

— Я не могу назвать отдельные факты. Дело в том, что я все-таки человек достаточно продвинутый, все-таки знающий историю Второй мировой войны, понимающий, что творилось. Я с детства книги о Нюрнбергском процессе читал, я видел эти фотографии… Но когда это все собирается вместе… Я никак не могу понять, как это могло произойти? Вот это абсолютно честно. И я смотрю на лица людей, которые стояли у руля гитлеровской Германии, и я слушаю Геринга, который на самом деле обладал невероятной харизмой, три минуты послушаешь и прямо заслушиваешься, это при том, что я немецкого не понимаю. Я не понимаю, как люди, обладавшие умом, интеллектом, стержнем, как они могли пойти по этому пути. И вот это меня поражает больше всего. И на самом деле именно это одна из самых важных тем картины. Это не были просто однозначные чудовища, как раньше на карикатурах рисовали – жирная свинья Геринг… И когда ты понимаешь, что это умный человек, интеллектуальный человек, харизматичный… Как такой человек, которому Бог послал в общем и мозги, и эмоции, и чувства… Как он мог!!?

Вот это я понять не могу и это меня по-прежнему потрясает.

И я думаю, что очень важно понимать, что гений и злодейство – это вещи совместимые. И Кейтель (начальник штаба Верховного командования вермахта) на процессе прилюдно называл Гитлера гением. Я понимаю, что он имел в виду. Поднять страну Гете и Шиллера на такое… Ну, это надо обладать большим гением. Страшным гением. Это очень серьезная тема для разговора.

Что спасёт мир?

— Вы как-то сказали в интервью, что чуть не погибли в начале 90-х, когда начались национальные войны в Молдавии. Что это за история?

— Я не хочу об этом говорить, простите. Это тяжелые темы, которых я не хотел бы касаться, потому что тут уже ничего не изменишь. Мне очень горько, что это происходило в том крае, который был таким цветущим, таким дружелюбным… удивительно! И я до сих вспоминаю ощущение счастья, я думаю об этих улицах, залитых светом, цветущих каштанах, улыбающихся людях… И как легко оказывается все поломать. Это ужасно.

— Был Нюрнбергский процесс, было снято много документальных фильмов, написаны книги и с тех пор было все равно совершено немало военных преступлений. Войны продолжаются… Как вы думаете, что спасет мир?

— Мне кажется, надежда и любовь. Я не думаю, что человечество станет идеальным, в нас заложено много плохого, но и много хорошего заложено. И в этом вечном сражении плохого и хорошего (и внутри человека, и внутри общества, и внутри всего человечества) – в этом есть наше движение вперед. Но понимаете, история учит, что несмотря на то, что мы проходим очень черные страницы периодически, мы все равно приходим к чему-то светлому. Мир не может жить в ненависти, мир не может существовать в ненависти, мир не может существовать в зле, сколь бы привлекательным оно не выглядело и не казалось. Я очень надеюсь, что чувство любви и света, которое изначально заложено в каждом человеке, оно все равно будет торжествовать. И во всем человечестве тоже.

Интервью состоялось в рамках проекта «Культурная линия» и при участии журналистов международного медиаклуба «Формат А-3»