События

Я сразу позвонила маме - только что закончилась встреча журналистов с режиссером Дмитрием Астраханом, организованная «Форматом-А3». Когда-то фильмы этого режиссера «Ты у меня одна» и «Все будет хорошо» мы с мамой обсуждали на кухне. Мне было лет 12, но я очень хорошо помню то светлое послевкусие, которое оставили в душе эти картины. Чуть позже с не меньшим удовольствием я смотрела «Перекресток» с Леонидом Ярмольником и песнями Макаревича. Сегодня режиссер готовит к выходу новый фильм «Деточки», в новом для себя стиле социально острой драмы. Астрахан считает, что режиссер должен «говорить легко о сложном», а кино должно быть понятным, а не заумным.

Честолюбивая война

- Что подтолкнуло вас предпочесть профессии инженера режиссерскую карьеру?

- Выбор был сложным. Я точно знал, что могу что-то сыграть, но в режиссуре ничего не понимал. Решение получилось случайным. Я снова сидел в гостях у режиссера Кировского театра Романа Тихомирова, и он спросил меня: «Ну что ты мучаешься, иди в режиссеры, это твое. Я видел тебя в спектаклях, ты играешь как режиссер». И даже предложил позвонить Товстоногову или Музилю, чтобы устроить меня на курс. И он-таки позвонил Музилю, у которого тогда набирался курс. Это был первый и единственный блат в моей жизни. Экзамены я сдал с трудом. Но уже через полгода Музиль позвонил Тихомирову и сказал «спасибо за студента». На первом курсе я показал, что могу делать больше и лучше остальных в группе.

- Честолюбие помогает или мешает актеру?

- Честолюбие - обязательная черта характера в этой профессии. Музиль относил это качество к профпригодности, а актерскую игру называл творческим и честолюбивым процессом. Нет честолюбия - нечего делать в профессии. Ни о какой дружбе между режиссерами и речи быть не может. Все друг другу конкуренты.

Когда у меня спрашивают: «Идти ли мне в актеры?», я отвечаю: «Можешь без этой профессии - не иди». Потому что для актера профессия - его жизнь. Это ужасно, когда ты годами пробуешься, ждешь результатов, и когда, в конце концов, утверждают на роль не тебя. Везет 2% актеров, а может и меньше. Для остальных актерская профессия - это тяжелые безрадостные будни и редкие минуты успеха.

- По какому принципу вы выбираете фильмы, которые будете ставить?

- Я должен сочувствовать персонажам. Понимать их и эмоционально реагировать. И еще надо верить в то, что делаешь. При этом, конечно, мне всегда хочется выпрыгнуть из себя. Но мне чуждо высокоинтеллектуальное кино и арт-хаус. Не хотелось бы оказаться на месте бедных режиссеров, которые сидят на закрытых показах. Для кого такие фильмы? Зритель должен понимать героев, переживать за них, волноваться, смеяться, плакать, а не разгадывать ребусы.

Мне больше нравится «принцип Бродвея»: говорить легко о сложном. Еще во время сдачи дипломного спектакля я доказывал руководителю комиссии Бенкендорфу, что если классики не гнушаются психологические драмы обрамлять в жанр бульварного детектива, то почему бы нам не поучиться у них? Возьмите любое произведение Достоевского...

- Какова главная цель режиссера?

- Музиль говорил, что замысел можно украсть. Я считаю, если есть замысел, то мне непонятно, как можно не снять фильм. Но если речь идет об искусстве, то главное в нем - это зритель. И режиссеру надо снимать фильмы или ставить спектакли для зрителя. Потрясти его, показать зрелище. А зрелище должно всегда иметь смысл. И смысл должен быть ясный. Только ясное зрелище вызывает эмоции. И только пронзительно ясное зрелище может быть глубоко интеллектуальным.

Нравственный выбор должен быть

- Как вы оцениваете современные фильмы? Например, нашумевшую «Школу» Гай-Германики?

- Гай-Германика, безусловно, талантливый режиссер. С точки зрения режиссерской и продюсерской работы, раскрутки фильма, все было сделано грамотно. Эрнст - гениальный продюсер, который сделал продукт и блистательно раскрутил его, аж Дума его обсуждала. Но у меня возникают вопросы не к режиссеру, а к сценаристам. Весь фильм - сплошная экспозиция: вот этот хулиган, а этот хам, а вот этот интеллигент... Мы видим экспозицию без драматической ситуации, в которой и должны раскрываться характеры. Ведь тот же хам на войне может быть героем, а интеллигент - трусом. Вспомните Матросова, который был уголовником, но совершил подвиг. В «Школе», на мой взгляд, нет главного: перехода от экспозиции к драме. Персонажи как некие данности, у них нет никакого нравственного выбора, а он должен быть.

- Почему сегодня так много телефильмов с насилием?

- Телеканалам нужен контент, и дело это неплохо оплачиваемо. Возникает вопрос: чем заполнять эфир? Самая простая идея - рассказать, как двое задумывают убить третьего. И нам показывают, как встречаются двое, обсуждают, покупают оружие - минут 10 контента есть. Потом стреляют. Промахиваются. Снова пробуют. Или жену берут в заложницы... Драматическая завязка и развитие сюжета - если это есть, то смотреть будут все, в том числе и я.

Драма - это ожидание. Как это ни странно, в самом начале человек должен знать, что произойдет дальше. Почему Шекспир начинает «Ромео и Джульетту» прологом, в котором рассказывает всю историю: «Нет повести печальнее на свете...»? Некоторые режиссеры выкидывают пролог, и пьеса становится хуже. Когда же зрителю рассказывают, что будет дальше, он сидит в ожидании будущих перипетий. По этому принципу построено все: и высокие произведения, и примитивные, и выдающиеся, и бездарные. На телевидении контента нужно много, поэтому и получаем то, что сделать легче - «стрелялки». Делать мелодрамы сложнее, а комедия требует особого дара.

А вот качественный продукт сложно делать в любом жанре. «Бешеные псы», например, или «Крестный отец» тоже боевики, в которых «двое постоянно хотят убить третьего». Только сделано это по-другому.

- Есть мнение, что в Молдове снимать фильмы гораздо дешевле, чем в соседних странах. Как вы оцениваете потенциал молдавской киноиндустрии?

- Мне неизвестно о возможностях молдавской киностудии и расценках киностудии. А снимать я с удовольствием приеду, если для картины потребуется та атмосфера, которая есть у Кишинева. Ваш город не похож на российский. В нем другая архитектура, стилистика, южный колорит.

«На посредственность я не соглашусь»

- Я пятый сын в семье и последняя надежда родителей на девочку. Мама поздно начала «заниматься» детьми, в 27 лет, ждала отца с войны. Меня она рискнула родить в 39. Мы жили в проходной комнате на улице Советской, рядом жил чужой дедушка, который и проходил через нашу комнату. Братья спали на лежанке, а меня принесли в корзине. Потом папе дали двухкомнатную квартиру - все-таки профессор, войну прошел. Совсем недавно я узнал, что сразу после рождения мать написала отцу записку: «Хоня! Он мне так тяжело дался, что на посредственность я не соглашусь». Кто знает, может, эти слова и предопределили мою театральную судьбу.

Семья у нас была особенной. Я рос в счастливой семье. Мне повезло: я читал только правильные книги, прочитанные до меня моими братьями. Поэтому никакой «заумной муры» не читал. Телевизора у нас не было, папа его выкинул: «дети должны читать». Театром не увлекался, учился в математической школе, поступил в электротехнический институт. Профессию получал по инерции - все братья уже были инженерами. В режиссуру пришел случайно.

Как-то в 17 лет, мучаясь от очередной несчастной любви, я оказался в гостях у своей подружки Насти, дочери главного режиссера Кировского театра Романа Тихомирова. Она посещала студию Владимира Бородянского. И в тот день я пошел с ней. В студии Настя пошутила: «Вот мальчик пришел записываться». Меня попросили показать что-то. Я сделал и ушел, а ночью раздался звонок от Насти: режиссер постановки предлагал мне главную роль в спектакле по пьесе Дубровина «В ожидании козы». Это была жуткая драма о голоде, одновременно в ней было много смешных сцен. Я сыграл старшего брата. На премьеру пришла вся семья, близкие родственники - человек 35. Одобрили. Еще год я играл в нескольких пьесах, а потом мать, очень мудрая женщина, сказала: либо иди в профессию, либо не занимайся этим вообще. Сначала я спорил, но в душе понимал, что она права.

О Большом...

- В Ленинградских театрах во времена моей молодости главным был руководитель Большого драматического театра Георгий Товстоногов. Остальные театры возглавляли только те, кого назначал сам Товстоногов. Этакая «мафия» во благо искусства. И, слава Богу, у Товстоногова был хороший вкус, он идиотов не назначал.
Я пришел к Товстоногову после армии. За плечами уже 5 лет работы в Свердловском театре на должности режиссера. Козырем для разговора с ним стала его же статья, в которой он нелестно отзывался об одной моей постановке. Но сам спектакль он не видел, это я знал точно. Я решил проситься в стажеры или поставить хоть один спектакль на сцене Большого. Что в то время для многих было запредельной мечтой. Помню, пришел в белом костюме, сел. Я был уверен в своих силах, готов к сцене этого театра и точно знал, что хочу поставить спектакль. «У меня ставят только те, кого я знаю», - ответил Товстоногов. «Так вы меня знаете, - парировал я. - Вы же смотрели мой спектакль и даже рецензировали его. Правда, не совсем лестно отозвались о нем или, может, вам просто не так его рассказали?».

В «Большом» я проработал три года. С Товстоноговым пересекался редко, но бесед пять еще у нас было. Это был человек-легенда, мастер своего жанра, у которого можно было многому поучиться.

«Я был первым, кто принес сторонние деньги на Ленфильм»

«На фильм «Изыди!» запланировали 100 тыс. рублей. Мол, дебют. Но мы планировали снимать полнометражную картину, постановочную ленту на историческую тему. Нужен был миллион! Мне повезло, что тогда уже время позволяло искать средства у спонсоров. Я стал думать, к кому обратиться. Фильм о евреях, значит, надо идти к ним. Узнал адрес еврейского центра, нашел «главного по культуре» и рассказал в двух словах замысел: фильм про то, как правительство инспирирует погромы и национальную вражду, вынуждая русских в маленьком местечке громить еврея. А людям это омерзительно и противно, и они с этим начинают все вместе бороться. Идея понравилась. Через 10 минут я позвонил Алексею Герману в студию и сообщил, что нам готовы дать миллион. Я первым принес сторонние деньги на Ленфильм».

«Изыди!» получил главный приз кинофестиваля «Кинотавр-91» и был выдвинут от России на премию «Оскар». Чуть позже Дмитрий Астрахан снимет еще одну ленту об еврейских погромах «Из ада в ад». Продюсер Артур Браунер обратится к режиссеру после просмотра дебютной киноленты Астрахана. Фильм завоюет популярность у немецких зрителей и будет номинироваться на «Золотой глобус» от Германии.

«Надо заниматься тем, что тебе близко»

«Этот случай рассказал мне отец Олега Данилова (сценариста всех фильмов Дмитрия Астрахана, - ред.). Одного старого «датского» поэта (пишет стихи к датам, - ред.) на старости лет решили принять в Союз писателей. И вот сидят писатели, болтают, а для старичка самый счастливый день в жизни. Он встает и говорит: «Я должен покаяться. Я совершил два страшных греха в молодости. Написал две песни, за которые мне до сих пор стыдно: «Гоп-стоп Зоя» и «На Дерибасовской открылася пивная». Зал аплодировал стоя., а поэта единогласно приняли в Союз писателей.

История ведь грустная. Человек в молодости написал песни, ставшие народными хитами. Но, видимо, кто-то ему сказал, что это пошло, примитивно, постыдно, и человек всю жизнь писал ерунду, считая, что это серьезно. Делать надо только то, что тебе близко»