События

По приглашению Международного медиа-клуба «Формат А-3» Крым посетил известный российский журналист, телеведущий и политический обозреватель канала «Россия» Константин Сёмин. Для начала, чтобы был понятен наш дальнейший разговор, скажу, что его имя ассоциируется прежде всего с США. Три года, с 2004-го по 2007-й, он руководил корпунктом ВГТРК в Нью-Йорке. В апреле 2007 года дебютировал в качестве ведущего федерального выпуска «Вестей».

В 2012-м Сёмин закончил магистратуру факультета документалистики New York University. Дипломная работа — фильм «Don't Cry For Your Hair» удостоился специального приза на фестивале цифрового документального кино IIDF в Греции.

Снятый при участии Сёмина короткометражный фильм Sound Of Vision получил пять высших наград фестиваля DocChallenge в рамках крупнейшего в Северной Америке документального кинофорума HotDocs. Константин Сёмин — автор документальных фильмов «Империя добра», «Мама Америка» и «Планета Вавилон. Хроники великой рецессии».

Наш гость родился в 1980 году в Екатеринбурге. В 2001 году окончил факультет журналистики Уральского университета, но на телевидение пришел в 16 лет, еще школьником. После окончания университета работал на областном телевидении. С 2000 года стал корреспондентом программы «Вести» на телеканале РТР.

После встреч, проведенным с крымской общественностью, российский журналист согласился дать эксклюзивное интервью нашему интернет-изданию.

— Уже не один десяток лет наблюдаю такую картину: поехал в Америку или Англию на стажировку либо журналист, либо какой другой профессии российский или украинский гражданин, побыл там годик, а то и более, возвращается в родное Отечество — и не узнать его, словно там ему сделали пересадку мозга. Скажите, каким маслом там мажут им бутерброд, что они возвращаются, полные ненависти к своей Родине, ненависти и к прошлому, советскому, и к настоящему? Все им не мил и дым Отечества, и хлеб, и колбаса не та, а про окружающих их соотечественников слышишь брезгливое «Homo Sovieticus»…

И таких людей с каждым годом больше, учитывая свободное перемещение. Конечно же, я в первую очередь имею в виду журналистов, которые успели получить образование в советской стране, работали в советских СМИ, причем, в центральных. А сегодня, после стажировки на Западе или подсев на гранты Сороса, в своих комментариях, статьях и прочих «произведениях» шипят лютой ненавистью к России, ко всему русскому. Для многих ныне публикующихся украинских журналистов, такие есть и в Крыму, какое-то упоминание о единстве украинского и русского народов, о братском союзе Украины и России звучит как исчадие ада. Вы жили и учились на Западе — но возвратились таким, каким уезжали. Поэтому вам и задаю этот вопрос.

— Здесь, на мой взгляд, несколько причин. Во-первых, есть механизмы, когда, например, в оккупированной стране формируются элиты, лояльные оккупационному режиму. Таких людей приглашают к сотрудничеству, их берут на содержание и заполняют их черепные коробки тем, чем они и должны быть заполнены. Это содержание в данном случае — то, что отражает интересы Запада, тех же США. Существует много институтов, куда приглашают молодых людей, которым дают все возможности для самореализации, и они в восторге от этих возможностей, они становятся обладателями того, о чем и не мечтали у себя на Родине.

Но есть и другая сторона этого вопроса. Когда я работал в США, наблюдал за работой своих коллег по профессии из России, той же Украины, наблюдал жизнь недавно эмигрировавших граждан, видел, как меняются их взгляды. Они попали в очень большой и богатый дом, и когда кто-то из них после нищенского существования в той же России, ее глубинке, видит это богатство и оказывается окруженным стеной комфорта, очень трудно устоять, чтобы сохранить ценностные установки, сформированные дома.

И тогда у них возникает резонный вопрос: почему у нас не так? Особенно для тех, кто у себя в родном Отечестве испытал беспросветную разруху. Хорошо, вот я сумел в этой жизни пробиться, нашел возможность у себя на Родине обеспечить себя и свою семью, но в то же время понимаю: в нашем полуразрушенном мире у многих совсем другие условия жизни, и добиться в своем Отечестве чего-нибудь достойного человеческой жизни гораздо сложнее, чем в пределах Садового кольца.

Обвинять человека в том, что он польстился на американскую малину, очень трудно, потому что я не жил в тех условиях, в каких жил он, хотя тоже по-разному в моей жизни было. Но ужаса нищеты я не ощущал. И тогда — претензия не к тому, кто изменил, а к государству, которое не смогло создать условия для комфортной и успешной жизни своим гражданам.

Мне легко было до своей работы в США обвинять их всех, а их сотни тысяч, убывших туда. Причем, когда они продолжительное время видят все это богатство, они свыкаются с мыслью, что так и должно быть, совершенно не задумываясь откуда и за счет кого все это богатство появляется. Я от одного из таких слышал: почему, вы, русские, такие умные, но такие бедные? Вот это — их понимание России, их мера восприятия русской души. Остальное все отбрасывается; отбрасывается то, что для нас святое.

И в этом — иудин грех, когда ты переметнулся к ним, и ты тогда должен быть там своим. А для этого ты должен либо расстрелять пленного солдата, своего соотечественника, либо совершить нечто такое, чтобы тебя признали своим. А моральные ценности, коллективизм, что был в крови, всё, что связано с прошлым, растворяется в бизнесе.

Мы с коллегами сейчас начинаем работу над новым фильмом, рабочее название которого — «Биохимия предательства». Это расширенная версия, я бы сказал так, о мальчише-кибальчише и о мальчише-плохише в современной интерпретации, где та же бочка с вареньем и корзина с печеньем. И все это на сегодняшнем материале.

С другой стороны, я считаю, что с моральными ценностями не все так плохо, не все потеряно.

— Что вы имеете в виду?

— Я сам себе часто говорю и другим говорю, что не так всё плохо с теми моральными ценностями, которые мы порой считаем утраченными навсегда. Я за последнее время встречал много удивительного для нашего времени проявления стойкости, нравственного мужества, которые, казалось бы, забыты. Люди приходят друг другу на выручку. Вспомним «Норд-Ост» — мне там с первых часов этой трагедии пришлось работать. Или Беслан, или конфликт с Грузией, когда на дыбы поднялась вся Россия.

Невозможно такое, чтобы в Америке при подобной ситуации стояли очереди записываться добровольцем, когда народ собирал одеяла, игрушки, продукты, и фуры шли потоком на помощь пострадавшим. Причем делились последним люди небогатые, но не бедные, у кого было чем поделиться. Я убежден, что уныние при взгляде в будущее — это самый тяжкий грех.

— Этот вопрос надо бы задавать человеку лет эдак пятидесяти-шестидесяти, а не вам, который вырос на излете советской страны. Но я всё же спрошу вас и вот о чем. На ваш взгляд, взгляд молодого человека, можно ли было избежать этой величайшей катастрофы — исчезновения с карты планеты такого огромного и могучего государства, как Советский Союз?

— Можно, я абсолютно в этом уверен. Более того, я уверен, что история советской страны не закончилась Я не имею в виду, что к власти придут те большевики, страшная власть, которая подомнет под себя вся и всё, ту же Украину и другие соседние страны. А думаю я так потому, что альтернативы этому проекту, каким был Советский Союз, нет, если отбросить некоторые негативные стороны той эпохи. На Советский Союз смотрели сотни миллионов людей на всей планете с надеждой — и сегодня слышишь в разных странах такое: что же вы наделали со своей страной?! Вы не только разрушили свою страну, но вы лишили надежды и нас.

Ведь Советский Союз создался не потому, что пришли к власти комиссары и начали расстреливать белых, а потому, что в стране была вопиющая несправедливость, была несправедливая война, когда людей миллионами посылали на убой. И когда голод, кровь, несправедливость достигли запредельных величин, появилась Советская Россия, Советский Союз, появились в муках, в крови. А сейчас все это забыто, в 90-е никто об этом и не вспоминал.

Всё ничто, кроме справедливости, которая должна победить. Не должно быть неправды. А Правда идет от Ярослава Мудрого, от Пушкина с его Дубровским, это все вмонтировано в наше сознание, и никакой западноевропейской модели здесь и рядом не стояло. Но я боюсь, что мы к этому, к этой справедливости, вернемся тернистым путем. Это будет спровоцировано большими жертвами, и я бы не хотел, что одной из них стала моя семья.

И если мыслить логически, то все мы крутимся в этом водовороте, и Бог знает, куда нас вынесет завтра. Возьмем как пример Сирию: была благополучная спокойная страна, и думать не думали ее жители, что всё изменится так круто, во что превратится их жизнь.

— И все же как вы готовитесь к таким переменам и в России, и в мире, которые, в этом нет сомнения, подступают все ближе и ближе?

— Когда в 2008 году начался конфликт с Грузией, я в своем деревенском доме заполнил все кладовки консервами и другими продуктами, а на до мной тогда смеялись.

Но если серьезно, то, когда поезд охвачен огнем и несется к горящему мосту, то есть два способа: либо ты запираешься в купе и тебя как бы это не касается, либо ты рвешься в кабину машиниста, чтобы изменить курс. Я вижу для себя только последний вариант.

Думаю, рано или поздно, но критическая масса людей, осознающих происходящее, так, как и я, трансформируется в качество. Еще десять, а скорее, даже пять лет надо, чтобы на постсоветском пространстве возобладало подавляющее осознание, что мы потеряли колоссально значимую для себя страну — Советский Союз. Вот это ощущение безумной ностальгии, не просто по тому, что в то время трава была зеленее, а именно по системе ценностей, когда человек не является скотиной.

Я с этими настроениями встречался повсюду, в том числе на Западной Украине, где в одном селе, на Львовщине, со слезами на глазах показывали мне хранившуюся трехкопеечную монету с изображением герба Советского Союза…

— Смотришь, слушаешь все то, что происходит в России, и не пропадает ощущение, что Путин одинок в своем стремлении поднять с колен Россию, возродить ее могущество, что окружение Путина за некоторым исключением лишь выжидающе смотрит, что же у него получится и не торопится его поддерживать. А есть еще и те, кто как бы в дежурном ожидании у ворот Кремля: Кудрин, Чубайс, Навальный... Некоторые эксперты, с которыми мне удалось недавно беседовать, утверждают, что Путин зависим от Запада, и эти самые кудрины и иже с ним являются носителями этой зависимости, висят на российском президенте тяжелыми гирями, что их безопасность в России – своего рода компромисс между Западом и Путиным.

— Когда смотришь на это сложное уравнение, где в числителе — Путин, а в знаменателе — чубайсы, кудрины, новодворские, навальные… Смотришь и не понимаешь пока, что из этого выйдет. Но в конечном итоге в числителе останется Путин, а в знаменателе – народ. Кроме народа, кроме армии и флота, у Путина не останется ничего.

Пусть в определенных кругах утверждают, что это все бутафория, игра на публику. Мы-де балуемся антиамериканизмом, чтобы народ не роптал, а сами распиваем с ними вино в Куршевеле, на яхтах с ними заседаем. На самом деле это не так. Насколько я знаком с Западом, а я провел там не один год, в большинстве случаев политические шаги Запада соответствуют той медийной картине, которая сегодня существует для внутреннего потребления там. Так вот, медийная картина создается по отношению к Путину такая же, как в свое время создавалась по отношению к Саддаму Хусейну, к Милошевичу…

То есть для Запада Путин — мерзавец. Переиграть эту систему, доказать, что Путин-де мерзавец, но он наш, невозможно. Нет шансов для закулисных договоренностей, все идет к разрыву. И я приветствую этот разрыв. Чем быстрее он состоится, чем драматичнее и резче это произойдет, тем меньше шансов переплыть эту речку в другом месте. И это означает, что Путин останется здесь, с народом, с тем же «Уралвагонзаводом». И сколько бы там ни было чубайсов, их роль и значение будут падать, а роль «Уралвагонзавода» и просто русского человека будет возрастать.

Вот на это я рассчитываю, и даже не на Путина, а на историю.

Я все-таки думаю, что никой скрытой договоренности с Западом не существует. Более того, возможность для этого с каждым годом сужается до ничтожного пространства.

— И все же, какое, на ваш взгляд, реальное влияние оказывают на российскую политику оппозиционеры в лице Навального Рыжкова, Немцова и прочих из «болотных»?

— Эти люди представляют собой жалкое ничтожное меньшинство. События на Болотной были инспирированы не народным недовольством, а той частью правящей элиты, которая ориентирована на Запад, встроена в Запад и всеми силами пытается перетянуть управленческий аппарат на свою сторону.

— За мою жизнь мне удалось видеть многих знаменитостей, которые вошли в историю, кого вблизи, кого издалека. Но вот когда беседую с внуками, я им всегда говорю: а вы знаете, что мне однажды в День Победы довелось пожать руку самому маршалу Василию Ивановичу Чуйкову, одному из полководцев Сталинградской битвы?! И я до сих пор горжусь этим. Понимаю, что у вас как у журналиста высокого уровня еще впереди много встреч с историческими личностями, но вот за эти годы журналисткой работы с кем уже удалось встретиться так, чтобы вы гордились этим?

— Не так много мне лет, но и за эти годы я успел посмотреть многое, побывать во многих странах, увидеть воочию многих известных людей. Но если в том смысле, который вы вложили в свой вопрос, то я горжусь тем, что видел близко Уго Чавеса, что имел возможность пожать ему руку и присутствовать при его выступлении в 2001 году, когда он принимал а Каракасе нашу делегацию. Нам, телевизионщикам, в те дни при содействии брата Уго Чавеса дали вертолет для съемок сюжета о работе государственной нефтяной компании. Поверьте, я эти дни в памяти на всю жизнь сохраню.

— Фильмы ваши смотрятся с большим интересом, сняты профессионально, дают повод к размышлению о судьбах России, о том мировом порядке, который сегодня вызывает тревогу. Вы не намерены сосредоточить свою творческую деятельность только на фильмах?

— Пока таких планов нет, хотя мне нравится этим заниматься. Но дело в том, что создание фильмов требует много времени, а самое главное, что потраченное на это время позволяет потом появляться в телеэфире 50-55 минут, а потом мы исчезаем снова на полгода-год для того, чтобы сделать новый фильм.

Я был ведущим «Вестей» и появлялся в эфире ежедневно. Поверьте, я не страдаю от недостатка популярности, известности, скорее, наоборот. Но с точки зрения влияния на аудиторию, формат частого присутствия в эфире более эффективен. А с фильмами? Ты после показа работы бросаешь своего зрителя, потом встречаешься с ним через год. Это как бы прерванный разговор. И потом, нельзя же фильмы снимать быстро и часто, тиражировать их, если ты хочешь сказать в них то, что хочешь.

Знаете, по отношению к моим работам фильмами их называть слишком уж громко. Это скорее репортажи. А фильм, это намного серьезнее. Например, «Обыкновенный фашизм» — вот это настоящий фильм, который с тебя кожу сдирает. Он не просто антифашистский фильм, а антиимпериалистический. Он вскрывает всю ущербность, всю гниль сегодняшней конструкции мирового порядка.

— Какие впечатление вы увозите домой после общения с крымчанами?

— Я увидел в Крыму честных, открытых, переживающих непростое время людей, страдающих, даже так скажу. И я хотел бы найти слова, которые не давали терять надежду. Но я не хочу их обманывать, не могу врать, что немцы уже отошли от Москвы, но на самом деле немцы еще под Москвой. Но я говорю людям, что борьба продолжается, и враг будет повергнут…