События

В Вильнюсе по приглашению международного медиаклуба «Формат-А3» побывал знаменитый российский режиссер, сценарист, педагог, народный артист России Владимир Хотиненко. Его яркие, запоминающиеся работы давно стали визитной карточкой современного кино, среди которых такие известные картины, как «Зеркало для героя», «Макаров», «Мусульманин», «72 метра», а также череда замечательных телевизионных сериалов «Следствие ведут знатоки», «Гибель империи», «Достоевский».

Говорят, если сложить все фильмы Хотиненко, то по ним можно изучать историю России. «Не всю, конечно, – говорит он, – но можно. Начиная со Смутного времени (фильм «1612»), ярко выраженного конфликта России со всем миром».

Еще Владимир Иванович преподает режиссуру во ВГИКе. Кстати, ни у кого из нынешних режиссеров нет столько работающих учеников, как у Владимира Хотиненко. А своим учителем именитый мастер считает Никиту Михалкова. «Без него я даже не представляю, куда моя дорожка могла пойти. Он буквально мой крестный отец, который привел меня в кино», – признается он.

О Литве режиссер говорит с большой теплотой и любовью, особенно о Вильнюсе, с которым у него связаны очень приятные воспоминания.

– Здесь мы снимали очень важные эпизоды для моего фильма «Гибель империи», – рассказывает Владимир Хотиненко. – Съемки проходили у костела Св. Анны, на улочках Старого города. Так что Вильнюс для меня – родной город. Ведь те места, с которыми связаны съемки, становятся как бы частицей твоего большого дома. С ними, действительно, сродняешься. У меня уже достаточно большое пространство сроднения (улыбается.), но с Вильнюсом связаны совершенно конкретные ассоциации.

– В Литву вы привезли свой последний фильм «Бесы». После сериала «Достоевский» вы вновь возвращаетесь к этому автору. Понятно, что Федор Михайлович бездонный, и экранизация его нашумевшего романа предпринималась неоднократно, и, тем не менее, почему опять Достоевский?

– Конечно, Достоевский бездонный, но тут интереснее нечто другое. Я зарекся не экранизировать классику и полагал, что буду в этом смысле последовательным. Но когда мне вдруг позвонили с канала «Россия» и предложили экранизацию «Бесов», я сразу же согласился. Причем обычно я беру время на раздумье, прошу дать почитать сценарий. А тут даже сценария не было, а были просто «Бесы» Федора Михайловича. И я согласился. В общем-то, понимаю, почему я так сделал. Работая над фильмом о Достоевском, я настолько привязался к своему герою, что было жалко расставаться. Я еще не насытился им, только начал его понимать, только научился его читать. Оказывается, научиться читать Достоевского тоже нужно – и это стало для меня своего рода открытием. Потому что большинство людей, которые по первости соприкасаются с Достоевским, считают его сложным для чтения и понимания. Зато для меня сейчас – это легкое чтение.

– Насколько «Бесы» актуальны в наши дни, особенно ставрогинская идея дойти во всем до края?

– Дело в том, что это было актуально и 150 лет назад. К моему глубокому сожалению, это актуально сегодня, и боюсь, что это будет актуально более-менее всегда. Потому что в «Бесах» речь идет о сложной природе человеческой. В свое время замечательный философ Григорий Померанц задался вопросом – отчего «Бесы» не произвели такого резонанса, отчего не были услышаны? Тогда родилась его знаменитая фраза «Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое и правое дело». К сожалению, сейчас та же история. Хотя, казалось бы, это настолько очевидная истина. Посмотрите, когда Верховенский кричит: о, дайте взрасти поколению – и продолжает о необходимости одного-двух поколений гадкого разврата. Весь монолог Верховенского-Ставрогина – это абсолютная программа, которая работает и сейчас.

А уж ставрогинская идея дойти во всем до края – и в безумии, и в низости – это идея современного мира – вообще в каждом проявлении дойти до края. И это все гений Достоевского прозорливо написал. Потому с годами меня все больше и больше поражает один простой факт – почему же не видят таких очевидных вещей? Ведь все это настолько очевидно, даже инструкция к этому есть. И ничего. Какой-то самоубийственный, погибельный восторг от современной цивилизации.

– Вы в этом усматриваете гибель?

– Усматриваю погибельное настроение. Но Господь милостив, ему виднее. Посмотрим, как все будет развиваться. Ведь бывают иногда такие вспышки, о которых в свое время писал Лев Гумилев – его знаменитые пассионарные потоки. Сама по себе теория пассионарности очень любопытна. Возможно, и тут что-то спасительное произойдет, но сейчас – погибельное. Я даже не извиняюсь за свой чуть-чуть пессимистический тон, хотя все знают меня как человека оптимистичного. И поэтому, когда я говорю о погибельности, то не вкладываю в ее смысл отрицательное значение. Я говорю всего лишь о векторе. Может, через это надо пройти, чтобы потом куда-то выйти. Пути Господни неисповедимы. Поэтому не надо это воспринимать с долей пессимизма, это просто вектор, который с общечеловеческих понятий пока выглядит так. Поэтому я и взялся за «Бесов», мне показалось это интересным.

– Все ваши фильмы не только созвучны времени, но и с элементом пророчества. Хотя бы вспомнить ленту «72 метра», тот знаменитый эпизод, когда экипаж «Славянки» отказывается принимать украинскую присягу. Прошло чуть больше 20 лет и все опять повторяется. Что это – цикличность в истории?

– Конечно, момент цикличности есть. Хотя, может, это вовсе не цикличность, а просто хождение по кругу. Вообще, по большому счету, человек за всю историю своего существования не изменился. Древний римлянин был ничуть не хуже (а может, еще и лучше) современного человека. Все повторяется.

Тут важно другое – то, чему надо учить человека с младых ногтей, а именно – не терять себя независимо от обстоятельств. Это и есть свобода. Не быть как все. Свобода – это не потерять себя, что бы кругом ни происходило. Нужно оставаться человеком с человеческой системой координат. Для чего-то ведь существует вера. Думаю, для того, чтобы человек имел систему координат, понимал, куда идти. Ведь оказавшись в море, пустыне, человек ищет эту систему, ищет какой-то огонек, опирается на свои знания.

– А чем кино может помочь в этой системе? Кино-то ведь не несет воспитательных функций, пожалуй, оно и не должно этого делать.

– У кино не может быть воспитательной функции, хотя одновременно я вижу, что кино странным образом плохому научить может, а хорошему – c трудом. Сейчас меня очень волнует другая тема – о потере Россией за эти четверть века трех культур. Это три культуры, на которых вообще держалась как на трех точках российская культура. Это – деревенская (крестьянская), заводская и городская культуры. Это и есть та самая система координат.

Я сам – заводской парень, у меня родители – рабочие, я работал на заводе и знаю, что такое завод. Заводские песни, заводские фильмы – это целый мир со своим смыслом, в котором живут люди. Это была отдельная культура, равно как крестьянская и городская культуры со своими песнями, традициями, укладом и даже со своим условным конфликтом – между городом и деревней. Сейчас осталась только городская культура, и то в каком-то чахлом виде: все расслоилось и потеряло цельный образ.

Понятно, время идет, но люди ведь не перестали выращивать хлеб, плавить металл, кто-то всем этим занимается. Поэтому потеря этих трех культур – это все равно, что потеря народов. Я считаю это очень большой трагедией. Можно сколько угодно говорить о героях или об отсутствии героев, но если вместе с тиграми и леопардами не попытаться хотя бы попробовать спасти эти три культуры, эти три составляющие, то ничего не получится. Это ключевой момент.

– Вы думаете, их можно спасти? Ведь европейская идея культурных мультиценностей строится, наоборот, на слиянии?

– Это никогда не кончится добром, потому что в природе человеческой все равно есть стремление к индивидуальности. Каждый человек говорит: я есмь, я другой, не надо меня путать. Люди теряют идентификацию.

А в общем – это Вавилонская башня, эта идея уже была и чем она закончилась, мы знаем.

– Какой должна быть тема веры, религии в кино? Вы ведь один из немногих режиссеров, кто поднимает эту тему в своих фильмах.

– Вопрос тонкий. Потому что я глубоко убежден, что вера не терпит дидактики. Я сам крестился в 28 лет. Это для меня было каким-то озарением. Просто я понял, что если не покрещусь, то пропаду.

Мне сейчас много предлагают снимать фильмов на тему, условно говоря, религиозную, но я, если нет идеи, отказываюсь – поскольку без идеи очень сложно. В фильме «Поп» была идея – просто идея человека. О «Мусульманине» и говорить нечего – там тоже была идея, там вообще все было свежо, об этом тогда никто ничего не говорил. Тогда речь шла только о вере, а не о какой-то религии, конфессии, хотя это где-то уже брезжило. Сейчас я даже не знаю, с какой стороны можно посмотреть на этот вопрос. Если только в форме ток-шоу – поскольку в нем вообще идет прямой разговор и есть противоположные точки зрения, и зрителю остается только выбирать – кто оказался убедительнее.

– А что скажете о молодых режиссерах? Часто приходится слышать, что на самом деле модные режиссеры коверкают классику, хотя думают, что говорят со зрителем на языке гениев, что у них нет глубины, желания понять истину, что сегодня во всем господствует выпендреж…?

– Рынок диктует, и молодые режиссеры, соответственно, понимают, что сегодня востребованно, – подключилась к беседе супруга режиссера киновед Татьяна Яковлева. – Не нужна нам эта архаика, верность традициям, классики – все это старомодно. А для того, чтобы о тебе писали, чтобы тебя заметили, ты должен их «раздеть», актуализировать, добавить немного провокации, и тогда ты впереди. Ты – стал модным. А что еще надо, чтобы пробиться? Все хотят быть замеченными.

- В этом году я набирал курс, – продолжает Владимир Иванович, – из 450 желающих на 10 мест удалось отобрать неплохих ребят. Они – разные, но в дальнейшем они вынуждены будут выбирать. И для этого у них есть только два пути – либо стать продюсерами, у которых свои задачи, потому не все продюсеры одинаково полезны. Либо у них, действительно, срабатывает внутренняя конъюнктура, потому что им надо засветиться. Очень немногим удается дебютировать, поскольку либо ты идешь на компромисс с собой, либо на какое-то соглашение. В любом случае, это не свобода. А если бы у нас была очевидная политика по молодежному кино, где были бы разные темы, включая и три направления в культуре, о которых я говорил, то, мне кажется, им предоставлялось бы больше возможности себя проявить.

Но пока дебютов у нас катастрофически мало. Во Франции, например, в год бывает 30 кинодебютов, тогда как в России – минимум 10.

– Кстати, не боитесь ремейков на свои фильмы?

– Когда Первый канал осуществил продолжение фильма «Ирония судьбы, или С легким паром!» и это сработало, все вдруг увидели, что «касса есть», с той поры началась эпоха ремейков. То есть был найден волшебный рецепт, который все ищут и по которому сегодня можно зарабатывать на кино. Новых идей нет, а можно взять старую и на ней заработать. Причем некоторые режиссеры это делают очень чудовищно.

За свои фильмы не боюсь, на них ремейки не станут делать. Им нужны немного другие фильмы. Слава богу, Владимир Меньшов жив и здоров, иначе уже давно бы сделали ремейк на фильм «Москва слезам не верит». Хотя в том или ином виде уже делали.

В годы формирования американской киноиндустрии существовала заповедь: зачем придумывать что-то новое, если старое хорошо работает. Новация только тогда хороша, когда она становится новым стандартом.

– Должны ли ученики превзойти своего учителя? Например, ваш ученик Александр Котт поставил просто уникальный по точности, по сложности декораций фильм «Брестская крепость».

– У меня много учеников. Они очень разные. Например, Николай Хомерики, он такого эстетского направления, практически каждый год участвует в Каннском кинофестивале. Братья Александр и Владимир Котт – тоже довольно успешные. Владимир совсем недавно снял современный фильм «На дне». Мой ученик и Андрей Кавун, который снял фильмы «Кандагар», «Шерлок Холмс». Я перечислил практически весь свой первый выпуск. Около двадцати моих учеников сегодня активно работают в кино и что-то значат в нем.

Должны или нет превзойти ученики учителя? Превзойдут – для меня это будет только радость. Это совершенно очевидно, я буду радоваться больше, чем он сам. Тут, правда, критерий сложный. Например, Колю Хомерики раза три в Каннах показывали, а я в Каннах не был ни разу. Хотя у меня есть очень серьезные фильмы, которые, может, и не были в Каннах, но это ничуть не умаляет их достоинства. Но, тем не менее, успехи моих учеников для меня безусловная радость.

– У вас ведь есть «ваши» актеры, те, которых вы чаще других снимаете в своих фильмах – Сергей Маковецкий, Александр Балуев, Евгений Миронов, Нина Усатова?

– Да. Я люблю работать с одними и теми же актерами. Во-первых, они очень талантливы. Во-вторых, мы знаем правила игры. Когда мне попадается материал, я сначала всегда смотрю: что там есть для моих актеров. Сейчас я закончил съемки нового фильма «Наследники», в котором хоть и есть Балуев (смеется.), но снимается много и молодых актеров. Например, Анатолий Белый, с которым я никогда не работал. Этот фильм снят в очень сложном жанре – ток-шоу. Снимать оказалось невероятно интересно и одновременно очень сложно. Такой жанр очень сложно играть актерам – это как будто снимаешь фильм о спорте, где нельзя симулировать. Несмотря на то, что это мой 25-й фильм, но он стал для меня открытием, а я в нем оказался как новичок. Но, слава богу, на канале «Культура» у меня есть своя программа в жанре ток-шоу, и если бы я не работал в ней пять лет, то не смог бы снять фильм. Точно, не смог. Это получилось бы наверняка плохо.

– Какой герой нужен сегодня?

– Если раньше был моногероизм, то сегодня все гораздо сложнее. Вообще, для этого надо воспитывать свободного человека. Свобода – это не то, что хочу. Я хочу летать – попробуй, и тут же разобьешься. И здесь очень быстро заканчивается именно такое понимание свободы. Но не всегда системе нужен такой человек. Хотя воспитанный идеально – он будет идеален для системы. К сожалению, я убедился, что в России – на этой огромной территории и в совершенно загадочной стране довольно мало людей, которые реально думают о России. В основном гребут под себя. Мало людей, готовых на поприще. Я имею в виду не какой-то фанатизм, а необходимость понимания себя, включения себя в идею. Нужно пытаться вернуть идею смысла жизни. Она должна быть.

Самое печальное, что деньги, их смысл и их предназначение победили все смыслы, в том числе и в искусстве. За что больше заплатили – то и искусство. Это самая страшная победа сегодняшнего времени. Поскольку я декларирую необходимость человеком не терять себя при любых обстоятельствах, поэтому, прежде всего, нужно оставаться человеком и верить, что все будет хорошо.