События

По приглашению общественной организации «Dialogum» и при содействии Международного медиа-клуба «Формат-А3» в Кишинёве состоялась встреча с известным российским поэтом, публицистом и искусствоведом Юрием Кублановским.

Поэт — не птичка

- Юрий Михай­ло­вич, с дет­ства вы увле­ка­лись рисо­ва­нием. Почему вдруг бро­сили?

- Да, я серьезно зани­мался изоб­ра­зи­тель­ным искус­ством, посе­щал сту­дию в Рыбин­ске, где родился. Меч­тал стать худож­ни­ком, при­чем достиг неко­то­рых успе­хов: мои аква­рели выстав­ля­лись на област­ных выстав­ках и даже в Москве. Но неожи­дан­ным обра­зом вдруг во мне что-то заше­ве­ли­лось, начал писать стихи. И в тот же момент пол­но­стью разу­чился рисо­вать. Оче­видно, муза рисо­ва­ния не про­стила измены.

- Меч­тали посту­пить в Лит­ин­сти­тут?

- Было такое. Но меня отго­во­рил Андрей Воз­не­сен­ский. С ним позна­ко­мился уди­ви­тель­ным обра­зом. Никита Хру­щев, наусь­кан­ный соц­ре­а­ли­стами, вдруг стал гро­мить лите­ра­туру шести­де­сят­ни­ков и их самих. А они стали каяться. И я в свои 14 – 15 лет сле­дил за тем, что про­ис­хо­дило в Москве: был такой горя­чий пацан, откуда это во мне — не знаю. Но помню, что шёл по Рыбин­ску, тогда ещё на фонар­ных стол­бах висели огром­ные чёр­ные рас­трубы радио, слу­шал, что гово­рил Хру­щёв, и на глаза наво­ра­чи­ва­лись слезы. А руки сжи­ма­лись в кулачки. Вдруг узнаю, что Васи­лий Аксё­нов пока­ялся. Тогда решил: если это ещё сде­лает мой люби­мый поэт Андрей Воз­не­сен­ский, то вообще жить не стоит. Решил сбе­жать к нему и ска­зать, что про­вин­ция на сто­роне шести­де­сят­ни­ков. Он был очень рас­тро­ган. Так завя­за­лась наша дружба. И он ска­зал: «На поэта невоз­можно учиться, это только испор­тит твой поэ­ти­че­ский глаз и слух». Посту­пил на искус­ство­вед­че­ское отде­ле­ние МГУ. Тогда не знал, что кон­курс — 18 чело­век на место, что берут только по блату. Навер­ное, пре­по­да­ва­тели были пора­жены, что при­е­хал токарь вто­рого раз­ряда из Рыбин­ска: видимо, по раз­на­рядке тре­бо­ва­лось взять рабо­чего паренька. На пер­вом курсе позна­ко­мился с моло­дыми поэтами, и мы орга­ни­зо­вали обще­ство «СМОГ»: сме­лость, мысль, образ, глу­бина. Мы стали одними из пер­вых сам­из­дат­чи­ков в Рос­сии».

- Почему после окон­ча­ния МГУ уехали на Соловки?

- Я понял, что надо резко изме­нить жизнь. Тогда инту­и­тивно ощу­щал, что поэт — не птичка, кото­рая поет на ветке, а нужно обла­дать каким-то миро­воз­зре­нием, миро­со­зер­ца­нием, необ­хо­дима внут­рен­няя фило­со­фия твор­че­ства. Уни­вер­си­тет­ская Москва этого не дала. И уехал на Соловки рабо­тать экс­кур­со­во­дом в музей, кото­рый только орга­ни­зо­вался. Тогда мало кто знал, что там нахо­дился один из самых страш­ных конц­ла­ге­рей, по-моему, пер­вый конц­ла­герь для соб­ствен­ных граж­дан в мире. Но была отлич­ней­шая биб­лио­тека плюс экс­тре­маль­ные усло­вия суще­ство­ва­ния. И за год я при­об­рел больше, чем за все время обу­че­ния в уни­вер­си­тете.

Чужой среди своих

- На вас огром­ное вли­я­ние ока­зало твор­че­ство Алек­сандра Сол­же­ни­цына. И письмо в его защиту круто изме­нило вашу жизнь…

- Ко вто­рой годов­щине высылки Сол­же­ни­цына я напи­сал откры­тое письмо «Ко всем нам». Пере­слал на Запад, его опуб­ли­ко­вали и пере­дали по «голо­сам». Вскоре я лишился воз­мож­но­сти рабо­тать по спе­ци­аль­но­сти, тру­дился двор­ни­ком, сто­ро­жем, истоп­ни­ком. К тому вре­мени было напи­сано мно­гое, и я послал стихи Иосифу Брод­скому, кото­рый уже пять лет жил в США. Зна­комы мы прак­ти­че­ски не были. Ну а кому еще было их посы­лать?.. В США вышла моя книга с подо­бран­ными им сти­хами и его после­сло­вием. Сразу после этого КГБ выну­дило меня уехать из страны.

- Когда ваши стихи начали печа­тать на родине, вы вер­ну­лись в Рос­сию. Что стало самым силь­ным впе­чат­ле­нием?

- Дей­стви­тель­ность пре­под­несла страш­ные сюр­призы. Такого оди­но­че­ства и внут­рен­ней драмы я не испы­ты­вал нико­гда. Даже когда за мной гонялся КГБ и во время пре­бы­ва­ния на чуж­бине. Желал уви­деть нис­про­вер­же­ние ком­му­ни­сти­че­ского режима в первую оче­редь ради мораль­ного воз­рож­де­ния родины. И вдруг — колос­саль­ный мораль­ный про­вал: про­изо­шла оли­гар­хи­че­ская кри­ми­наль­ная рево­лю­ция.

И остро ощу­щал своё оди­но­че­ство ещё и потому, что дру­зья по дис­си­дент­скому цеху всему этому… апло­ди­ро­вали.

С удо­воль­ствием полу­чали пре­мии от Бере­зов­ского, дру­гих оли­гар­хов. И только после 2000-го года стал чув­ство­вать, что на родине мне место есть.

Разочарование в идеале

- Как изме­ни­лось за эти годы ваше вос­при­я­тие Запада?

- Того щенка, кото­рый при­ни­кал к при­ём­нику, чтобы услы­шать слово правды «Голоса Аме­рики», — больше не суще­ствует в при­роде. Я понял, что Запад — отнюдь не идеал, не побор­ник правды, не тот, кто желает добра моей стране. И что цинизм запад­ных спец­служб без­гра­ни­чен. В этом — глав­ное изме­не­ние, про­изо­шед­шее в моем миро­ощу­ще­нии, и это очень мно­гое зна­чит. Но окон­ча­тель­ное отрезв­ле­ние про­изо­шло, когда НАТО стало бом­бить Бел­град — это было за гра­нью добра и зла. Без санк­ции ООН бом­бежка неза­ви­си­мого госу­дар­ства, можно ска­зать, в цен­тре Европы!.. И с меня окон­ча­тельно спала вся­че­ская пелена оча­ро­ва­ния запад­ной циви­ли­за­цией.

- Вы отно­сите себя к либе­раль­ным поч­вен­ни­кам. Это больше, лучше, чем про­сто поч­вен­ник?

- Либе­раль­ным поч­вен­ни­ком, либе­раль­ным кон­сер­ва­то­ром… Либе­раль­ным кон­сер­ва­то­ром были и рус­ский фило­соф Семен Франк, и Пуш­кин. У меня такое же миро­воз­зре­ние, как у позд­него Пуш­кина: я сто­рон­ник эво­лю­ци­он­ного пре­об­ра­же­ния обще­ства и про­тив­ник любых рево­лю­ци­он­ных пере­дряг, ката­клиз­мов — счи­таю, что все это бесов­щина, кото­рая ведет чело­ве­че­ство в тупик.

Феномен в квадрате

- Юрий Михай­ло­вич, как вы отно­си­тесь к оппо­зи­ции в Рос­сии?

- Не могу слу­шать каналы «Дождь» или «Эхо Москвы»: эта оппо­зи­ция мне пред­став­ля­ется злой, неум­ной и жела­ю­щей одного — нис­про­вер­же­ния суще­ству­ю­щего в Рос­сии режима, чтобы в Москве воз­ник май­дан. Я же, видя все недо­статки этого режима, язвы, и порой очень боль­шие, ни в коем слу­чае не хочу май­дана. Потому что любой пере­во­рот — это одер­жи­мость нации, кото­рая ведет сна­чала к анар­хии, анар­хия — к раз­валу хозяй­ствен­ной жизни. На смену этому — если что и может спа­сти — мало­при­ят­ная дик­та­тура. Это всё не надо стране, не надо людям ни в коем слу­чае. Каких бы недо­стат­ков ни было у нынеш­него режима — это лучше, чем рево­лю­ци­он­ный пере­во­рот. В этом я кар­ди­нально рас­хо­жусь с оппо­зи­цией. Не верю, что отморозки-сталинисты нач­нут играть важ­ную роль — нет, наш народ чему-то да уже научен. Их не боюсь. А ско­рее инту­и­тивно опа­са­юсь угроз май­дан­щи­ков. Тем более что сей­час, в связи с санк­ци­ями и во мно­гом — с без­дар­но­стью пра­ви­тель­ства, жить в про­вин­ции ста­но­вится все хуже и хуже. И воз­можны про­тестные вспышки, вполне оправ­дан­ные. А сто­лич­ные шавки только и ждут, когда про­те­сты нач­нутся, чтобы при­дать им какую-то леги­тим­ность. Тогда уже все нач­нут не гово­рить, а лаять. Но все равно будет счи­таться, что они идут по евро­пей­скому пути, а мы — нет. Это какой-то неве­ро­ят­ный фено­мен.

О пользе правды

- Что дума­ете о собы­тиях на Укра­ине?

- Если бы заоке­ан­ский «обком» не совал свой нос куда не надо — а именно в колы­бель рус­ской циви­ли­за­ции — Киев, ничего бы этого не было. С дру­гой сто­роны — к тому при­вела и без­дар­ная поли­тика Кремля. Свято место пусто не бывает. На Западе очень мощ­ная и бога­тая укра­ин­ская диас­пора, кото­рая не жалеет денег. И они рабо­тали все эти годы, раз­вра­щали моло­дежь, осо­бенно в Запад­ной Укра­ине. Майдан-то в основ­ном устро­или люди, при­е­хав­шие с запада на авто­бу­сах — их было боль­шин­ство. Их тре­ни­ро­вали столько лет… А в Кремле счи­тали, что доста­точно хозяй­ствен­ных свя­зей и пожа­тия ручек с Кучмой. Все про­блемы в том, что с Запада шли огром­ные вли­ва­ния в про­па­ганду, и им было что подо­гре­вать. Потому что те же запад­ные укра­инцы были очень оби­жены на Москву, и во мно­гом спра­вед­ливо: в конце 1930-х годов там про­ис­хо­дили гигант­ские репрес­сии и высылки. Мы зря от этого откре­щи­ва­емся: людям надо гово­рить всю правду. На их месте мне тоже не было бы за что любить совет­скую власть. Но при чем здесь рус­ские? Мы вме­сте стра­дали в лаге­рях!