События

 Николай Чиндяйкин: "Я стараюсь играть настоящих мужчин"

По приглашению международного медиа-клуба "Формат - А3" в Вильнюсе состоялась встреча известного российского актера театра и кино, режиссера и педагога Николая ЧИНДЯЙКИНА с почитателями его таланта. Миллионы зрителей восхищались его работами в сериалах "Каменская", "Марш Турецкого", "Дети Арбата", "Час Волкова" и других. Но лишь немногие знают, какую роль в его жизни играет Литва.

- С Литвой у вас связаны не столько творческие, сколько личные отношения?

- Впервые я приехал в Литву в 1975 г. во время гастролей Омского театра драмы, где я тогда служил. За месяц пребывания я буквально влюбился в Вильнюс, Литву. Хотя до этого мы побывали в прекрасном городе Риге, но такого необъяснимого чувства восторженной влюбленности там не возникло. Я был тогда женат на Татьяне Ожиговой, замечательной актрисе, которая, к сожалению, слишком рано покинула этот мир - в 1989 г. ее не стало… Среди актеров Русского театра драмы в Вильнюсе было много наших друзей, мы всерьез подумывали о том, чтобы приехать сюда работать. Таня тогда говорила, что обязательно начнем учить литовский язык. По многим причинам наша мечта не состоялась, но глубокая привязанность осталась. Мы часто приезжали отдыхать в Бирштонас, много путешествовали с друзьями по Литве. В 1985 г. у нас вновь состоялись гастроли в Вильнюсе. Я тогда привез с собой маму, племянника, чтобы они разделили нашу влюбленность в Литву.

- А где вы познакомились со своей нынешней женой Расой Торнау?

- После окончания режиссерского факультета ГИТИСа я работал актером, режиссером и педагогом в театре "Школа драматического искусства" Александра Васильева. Я недавно потерял жену, физически выжил, но морально был абсолютно опустошен. Мы встретились с Расой, когда она училась на первом курсе у Васильева. Театр Васильева был особенный, не похожий ни на какой другой. Сегодня ты ставишь в нем спектакль, а завтра играешь одну из ролей. Александр Васильев загорелся идеей поставить спектакль, где главным действующим лицом была музыка Пьяццоллы, тогда еще мало известная в России. В спектакле все танцевали. Моей партнершей была Раса. Все заметили, что у нас сложилась отличная танцевальная пара. И не только. Раса пыталась меня вытащить из депрессии, а я всячески сопротивлялся, помня и о большой разнице в возрасте между нами (12 лет), и боясь испортить ей жизнь. Однажды ей все надоело, и она решила уехать в Вильнюс навсегда. Я ее не отговаривал, но после отъезда женщины, которая, как оказалось, так много для меня значила, позвонил ей и напросился в гости. Она ответила коротко: "Приезжай". С тех пор мы уже почти два десятка лет вместе.

- Как вас встретили ее родители? Отец Расы, литературовед Юргис Торнау, на мой взгляд, принадлежал к цвету нации. После войны руководил издательством иностранной литературы, долгие годы был директором библиотеки Вильнюсского университета. Знал 5 языков и переписывался со многими известными зарубежными литераторами. Дружил и помогал очень многим представителям литовской интеллигенции.

- Для меня он стал очень близким человеком. Так получилось, что я потерял жену, ушли из жизни родители и вдруг случилось чудо: у меня появились Раса и ее родители - Юргис и Рута. Встреча с Юргисом стала для меня встречей с Человеком века. Я не хочу никого оскорбить, но он был не узконациональным интеллектуалом, а интеллигентом общеевропейского масштаба. Он жил сообразно со своим пониманием мира. Юргис никогда не приспосабливался - сегодня это уходящая натура. Когда в начале войны почти все его родственники покинули Литву, Юргис, исходя из своего понимания справедливости и правды, остался, чтобы бороться с фашизмом, и уехал в СССР, туда, где формировалась Литовская 16-я стрелковая дивизия. В ее составе он вошел в освобожденный Вильнюс. Он под пулями доказал свою любовь к родине. К сожалению, на склоне лет ему пришлось услышать много несправедливых слов в свой адрес за то, что любил родину и боролся с фашизмом, не сдался и был верен своим идеалам. Я считаю, что благодаря той бескомпромиссной борьбе с фашизмом, которая велась во время самой разрушительной войны, хотя и зыбко, но сохраняется нынешний мир. И мы не раз еще вспомним таких людей, как Юргис Торнау.

- Сегодня в своих выступлениях, интервью вы говорите, что вы счастливый человек, хотя перенесли немало ударов судьбы, потерю близких, тяжелую болезнь в юности. Да и карьера в кинематографе началась уже тогда, когда вам было за сорок. Откуда это чувство радости бытия?

- В детстве, когда в нашем доме собирались все наши родственники, отец говорил: какие же мы счастливые! А ведь на долю старшего поколения выпало множество тяжких испытаний. Отец во время войны попал в плен и был интернирован в немецкий концентрационный лагерь под Брестом. Пленных гоняли на принудительные работы вместе с местными жителями. Так он познакомился с девушкой из белорусского села. Между ними завязался роман. Но вскоре отца перевезли в концлагерь в Германию. Он и не знал, что его возлюбленная ждет ребенка, что скоро должна родиться дочь. По окончании войны после немецкого плена отец попал в ГУЛаг как лицо неблагонадежное. Оттуда он стал писать письма во все деревни, расположенные неподалеку от Бреста, с надеждой разыскать любимую. И случилось чудо: в одной из деревень письмо ее нашло! Когда отца выпустили и определили на поселение рядом с зоной сроком на 5 с половиной лет, мама тут же приехала к нему в Горьковскую область. Там, рядом с зоной, я и родился, рос до 12 лет, пока мои родители не решились переехать в город Алчевск, что в 40 км от Луганска. Там на комбинате работал мой дядя. Родители очень хотели дать своим детям среднее и высшее образование. Там, где я родился, была только семилетка. Алчевск, где я впервые увидел троллейбусы, вереницы машин, произвел на меня в 1959 г. гораздо большее впечатление, чем впоследствии Нью-Йорк, где я бывал на гастролях. Но главное - там было обилие всевозможных кружков для детей. Я записался почти во все, пропадал на занятиях до поздней ночи, но в итоге остановился на драмкружке. Оттуда и началась моя театральная карьера. Родители всячески нас с сестрой поощряли. Они были обычными работящими людьми: мама работала санитаркой в больнице, отец - шофером, но сумели создать в доме такую атмосферу любви и взаимоуважения, которая до сих пор согревает меня в воспоминаниях. Я никогда не слышал в доме грубых слов, нас с сестрой всегда называли ласковыми уменьшительными именами.

- На юге Украины остались ваши родственники?

- Да, и очень много. В Луганске живут моя тетя, двоюродный брат. В Днепропетровске - сестра. Так что я знаю о происходящем там ужасе от непосредственных очевидцев. Уверен, что мы узнаем всю правду о том, что там происходило. В Крыму, в Симферополе, живет мой двоюродный брат, человек абсолютно аполитичный. Но и он говорил о том энтузиазме, с которым жители полуострова собрались в Россию. Я был в Крыму с гастролями театра МХАТ им.Чехова, где служу с 2008 г. После выступления к нам подошли несколько женщин, и одна из них сказала: "Я восхищаюсь Путиным. За 3 дня и без единого выстрела он сделал 2 млн человек счастливыми". При этом люди прекрасно понимают, какие неудобства им предстоит претерпеть. Если политики Украины намерены вернуть Крым, то я буду счастлив, если они сумеют сделать это без убийств и при такой сумасшедшей же поддержке крымчан. Но только так, без танков и вертолетов.

- Поговорим о вашем творчестве. Сейчас на реабилитированном в Литве канале НТВ идет серил "ППС-2" с вашим участием. Я не понимаю, как можно совместить с блестящей игрой Фирса в мхтовском "Вишневом саде" череду сыщиков или уголовников, которых вы играете в подобной телепродукции. Это ради заработка?

- У меня внутри все гармонично складывается. Любая профессия состоит не только из законченной идеи. Она также состоит из отходов, стружек. У меня был спор с одним моим товарищем по этому поводу. Он утверждал, что в массовой культуре участвовать нельзя. Я ему ответил: "Хорошо, ты шьешь модельную обувь для избранных. А я шью тапочки и миллионам людей они нужны. Тебе же приходится ждать миллионершу, которая придет и однажды что-то купит". Мне не зазорно делать для миллионов людей то, что им нравится, что они, условно говоря, покупают. Сегодня, когда на зрителей работают свыше 800 каналов, они заполняют пространство, и ты поневоле участвуешь в этом. Я не брезгую и отвечаю за каждую роль, в которой выкладываюсь по полной. Единственное, от чего я откажусь, если предложение идет вразрез с моей совестью, моими убеждениями. Все остальные роли, будь то сыщики или бандиты, я накрываю своей профессией. Если я могу с этим героем, его пониманием мира что-то открыть и рассказать, то берусь за работу.

- Где вы больше выкладываетесь: в кино или театре?

- Одинаково. Не умею экономить силы. Это как с птицей. Она же не думает, что вот сейчас спрыгнет с ветки и дальше не полетит. Другое дело, что сама литература, сценарий не могут позволить такого полета. В этом смысле артист ограничен. Но я считаю, что он обязательно и соавтор. Поэтому стараюсь лететь, наполнить своей жизнью, своим пониманием любую роль. Я стараюсь играть настоящих мужчин, будь то уголовник или генерал. Мужчина в моем понимании в силу обстоятельств или изъянов характера может оступиться, но должен оставаться самим собой. Он или мужчина, или подонок. И это не зависит от того, генеральские погоны на нем или наручники.

- Сегодня, в эпоху воинствующего гендеризма (равноправия полов) ваши слова требуют пояснения. Кто такой мужчина в вашем понимании?

- Мужчина - это хранитель покоя и мира. Прежде всего, в доме. А значит, и в стране. Если даже он воин, то воюет не для того, чтобы убивать, а ради женщины, ради будущего своих детей. Это его обязанность перед Богом и миссия на земле.

- А как вы относитесь к тенденциям современного искусства, где никто не заморачивается насчет особой миссии культуры, а предпочитает эпатировать публику с помощью провокаций и оскорблений?

- Я в принципе не против провокативного искусства, если за этим скрывается мысль, а не оскорбление ради оскорбления. Снимание штанов в метро или пробежка голышом по парку, где гуляют дети, по центральной улице города, в моем понимании не являются ни фактом искусства, ни актом личной свободы. Скорее, такие действа являются доказательством глупости таких "творцов". Хотя я против всевозможных запретов, но не очень понимаю тех российских деятелей культуры, которые выступают за сохранение мата в театре, кино, литературе. Они утверждают, что это наступление на свободу, боязнь правды жизни. Но это не профессиональный разговор. Деторождение, зарождение любви в жизни - темы, которые всегда поднимал театр, но художественными средствами. Мы прекрасно знаем, что и в театре, и в кино есть рамки, ограничения. Театр эпатирует, но мера допустимости - каждый человек. Самый вдохновенный актер помнит, где свет, где край сцены. Так же как шофер, думая, возможно, о жене и детях, не перестает следить за дорогой и профессионально выполнять свою работу. Есть некоторые табу, с которыми человек волен бороться, а не плыть по течению. Раньше это называлось воспитанием. А сейчас я бы назвал это еще и уважением к другим. Не ходи в храм, если сам не веришь, с подлой целью оскорбить других.

- Вы написали пронзительную книгу воспоминаний "Не уймусь, не свихнусь, не оглохну", где многое посвящено вашей жене Татьяне Ожиговой. Стала ли и ваша нынешняя супруга для вас музой?

- Я не писатель и не поэт. Просто вел записи, наблюдения. Так родилась первая книга. Рано утром, когда Раса еще спит, я совершаю прогулки по парку, а, возвращаясь, оставляю ей стихотворение. А она, оказывается, их собирала. В итоге получился сборник "Утренние стихи", который через пару недель выйдет из типографии.

- Вы по-прежнему полны творческих замыслов?

- Я достаточно суеверен, поэтому детально распространяться не буду. Скажу только, что предстоит интересная работа по пьесе Островского. Есть проекты в кино. Жизнь - большое поле, а телевидение - тысячи полей.