События

Талантливая дочь культового советского поэта Роберта Рождественского представила рижанам свою книгу «Жили-были, ели-пили...», треть которой посвящена Риге и Юрмале, пишет газета «Вести Сегодня».

В юности Екатерина Робертовна мечтала стать врачом. Ее педиатром когда-то был знаменитый доктор Рошаль, который пускал ее, школьницу, на кровавые операции. Катя вместе с командой врачей «оперировала» порок сердца у новорожденного, «удаляла» легкое, «принимала» роды и «делала» аборты. В обмороки от страха не падала. Но врачом так и не стала. Мешали хронические двойки по математике, а отсюда — полный «некопенгаген» в физике и химии – базовых медицинских предметах...

Краткий бэкграунд

Зато Екатерина Рождественская (57) стала профессиональным переводчиком, уникальным фотохудожником и теперь уже завзятой писательницей. Между делом оказалась умной женой (38 лет с одним мужем!) и матерью троих сыновей. Младшего родила в 43 года. Ах да, — она еще состоялась и как блестящий рассказчик: образованная, умная, само/ироничная, с искрометным чувством юмора и очень душевная, теплая.

В минувший уик-энд в этом смогли убедиться все, кто пришел увидеть Рождественскую на двух площадках – в рамках традиционных встреч медиа-клуба KultUras lInija и в рижском Доме Москвы, где стартовала выставка ее работ – фотопринтов на шелке и новых жемчужин “Частной коллекции» с участием знаковых персон российского паблисити. Кстати, выставка будет открыта в Доме Москвы еще несколько недель. И те, кто приобретет билеты на ноябрьскую премьеру российского кино, получат право посетить выставку Рождественской бесплатно.

Катя — дочь поэта-шестидесятника Роберта Рождественского и литературного критика Аллы Киреевой – выросла в большой любви. «Родители не могли жить друг без друга, — вспоминает Екатерина. – Я это всегда видела. Мама что-то готовит на кухне, а отец, проходя мимо, целует ее и читает только что написанные строчки. Все свои стихи он посвящал ей — А.Б., Киреевой, Алле. Папины товарищи — поэты-шестидесятники — за эти годы поменяли не одну жену, а он всю жизнь любил одну женщину – мою маму. И я всю жизнь считала это нормальным, обычным – так и должно быть».

В 1979-м Катя окончила МГИМО (Московский госинститут международных отношений, по специальности — переводчик). Несколько лет зарабатывала на жизнь литературными переводами романов Ле Карре, Сидни Шелдона и Моэма. Но было страшно скучно: работа, слишком механистичная для творческой натуры, удовлетворения не приносила.

Замужество открыло Кате новые горизонты. Муж, журналист-международник (выпускник того же МГИМО) Дмитрий Бирюков, с которым она еще в пору студенчества познакомилась в Доме творчества писателей в Дубулты, со временем стал успешным издателем, медиа-магнатом, совладельцем холдинга «Семь дней», выпускающим журнал «Караван историй». А Екатерина стала для этого журнала снимать. Причем снимать так, что вскоре вся гламурная Москва выстроилась к ней в очередь на съемки.

Рождественская придумала за 15 лет кучу фотопроектов, среди которых — „Частная коллекция”, „Реинкарнация”, „Родня”, „Ассоциации”, Мечты детства”, „Города” „Pin-up”, «Кошки в картинах». В общей сложности у нее 5000 фотошедевров, где сняты звезды разной величины – большие и маленькие, яркие и разные. Случались и разочарования. Ее вторая книга – «Взрослые игры», которая вот-вот выйдет в свет — как раз о том, как люди становятся звездами, а звезды иногда мельчают и превращаются в обыкновенные морские камешки.

Герои её романов

— Начинала я с очень известных людей, друзей моего отца — их он оставил мне как бы в наследство, – вспоминает Катя. — Фельцман, Кобзон, Лещенко... Авторитет их был непререкаемым — после них уже было не так стремно обратиться к Газманову, Буйнову, Алсу, Гурченко. А первой из моих собственных находок была Ирина Аллегрова в образе Нефертити. У меня еще не было ни команды, ни денег — делала все сама. Очень экономила дорогой грим, поэтому когда снимала Ирину-Нефертити в профиль, раскрасила ей только половину лица.

Аллу Пугачеву не раз приглашала, но она все время говорит, что не в форме. Я и сама это вижу, потому не настаиваю. Не могу к Познеру никак пробиться. Он считает себя слишком серьезным для куража. Если у человека нет чувства юмора — чтобы усы наклеить, напялить смешную шляпу и посмотреть, что из этого выйдет, — то это сразу мимо...

Не всегда мое видение совпадает с идеями моих героев, но конфликтов никогда не было. Олега Газманова я, например, видела Маратом, а он самого себя — „Давидом” Микеладжело. Ну что ж, Давид так Давид. Сложен он и вправду, как бог, хоть и возраст приличный. Это была моя первая работа, когда увидела чужого голого мужчину, известного всей стране. Я девочка воспитанная, из хорошей семьи, и у меня случился шок. Но сейчас отношусь к голым мужчинам, как врач — совершенно спокойно: раздевайтесь, одевайтесь...

Совершенно потрясла Людмила Гурченко. Когда пригласила ее на проект, она совершенно не выкаблучивалась, не ставила условий и не задавала вопросов. Просто пришла и все. Первая встреча с Гурченко запомнилась в деталях:

— Предложи мне что-то сама! Как ты меня видишь? Очень любопытно! У меня лицо — мечта гримера! Табула раса! Ты знаешь, что это такое? — с усмешкой спросила Гурченко. Она меня поначалу все время проверяла, подкалывала, прощупывала.

— Конечно, ведь свободно говорю по-латыни! — не моргнув глазом, ответила я.

Она улыбнулась.

— Тебе от отца досталось чувство юмора. Это хорошо. Так вот. На моем лице можно нарисовать все что угодно. И я, в зависимости от грима, стану кем угодно! А красавицы только и могут красавиц играть! Потом стареющих красавиц. Потом красивых старух. И все. А мое Лицо, — у меня было ощущение, что она обращается к нему на «вы» и с большой буквы, — позволяет мне все! Играть весь всемирный театральный репертуар! Правда, этим никто не пользуется...

— А что скажете об этом? — я держала в руках репродукцию Пикассо «Любительница абсента» — портрет едкой, угловатой, наклюкавшейся наркотического напитка женщины, внимательно следящей своими черными бусинками за видениями, недоступными больше никому.

Ей понравилось. И она ушла репетировать – не роль в кино, нет. А всего лишь фотографию. Профессионалов такой высокой пробы в моих проектах больше не было...

Мой папа самых честных правил

«Люди, покуда сердца стучатся, помните, как завоевано счастье, пожалуйста, помните!» Набатный голос Роберта Рождественского для ровесников его дочери Екатерины был камертоном чести, идейности, верности родине. Этот голос шел из глубины сердца и не мог не трогать другие сердца. Как показала жизнь, Рождественский жил и дышал с советской страной, и вместе с ее крушением что-то сломалось и в его поэтической душе. Он никогда не предавал своих идеалов. Никогда не стремился диссиденствовать, чтобы уехать.

Не размахивал «корочкой» Союза писателей, чтобы попасть на кинопоказ и театральную премьеру, в зарубежную командировку или в модный ресторан. А другие – размахивали. И получали бонусы от советской власти – имели все, что можно было иметь в то время: квартиру, машину, дачу в Переделкино, зарубежные командировки. А потом, спустя несколько лет, поливали тот строй, который дал им творчески состояться и ухватить Бога за бороду...

Очень хорошо эта коллизия выписана в последней книге Василия Аксенова «Таинственная страсть». Там герой Роберта Рождественского – Роба — показан как искренне верующий строитель коммунизма. Впрочем, когда изрядно накосячив в гусарском угаре, «шестидесятники-плейбои» (Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Аксенов и другие) пытались вернуться в лоно церкви – то бишь в накатанную советскую колею с ее писательскими преференциями, — именно Роба выковыривал их из авантюр, рискуя своей незапятнанной репутацией.

А репутация его была огого! Потому что его песни пела вся страна. «Мои года – моё богатство», «Свадьба», «Баллада о красках», «Благодарю тебя», «Не надо печалиться – вся жизнь впереди», «Песня о далекой родине», «Позвони мне, позвони» и многие-многие другие...

«Папа никогда не был диссидентом, — говорит Екатерина Рождественская. — Он безоговорочно и свято верил в то, что он делает. Ему не нужно было ни подлаживаться под власть, ни поливать ее. Он не интриговал никогда и „корочкой” своей не размахивал, чтобы блага себе наживать, а вот другим помогал. Перестройка его убила: разочарование было столь велико, что его будто подстрелили...

Дружили они все замечательно, хотя разные были люди. Умные разговоры вели, наизусть знали стихи друг друга и охотно читали в компании. Сейчас нет интеллигентов такого уровня — чтобы творчество соперников своих уважали...

Когда Аксенов эмигрировал, они уже не поддерживали отношений, но отец не считал его предателем. С Евгением Евтушенко до сих пор тепло общаемся: когда он в России, непременно заглянет к нам на дачу и начинается „А помнишь? – А помнишь?” А вот с Андреем Вознесенским сложно. Когда отец ушел из жизни, он оставил очень много пронзительных стихов. Я позвонила в „Аргументы и факты”, предложила их посмотреть, может, что-нибудь напечатать. Но главред мне ответил: „Нет, у нас договор с Вознесенским, что кроме него, никаких поэтов здесь быть не может”.

Фамильные сокровища

Екатерина давно всех простила и сегодня сожалеет только об одном – что отца давно нет рядом, а вдобавок весной этого года ушла в вечность любимая мама.. Кате тяжело. И будет тяжело еще долго. Так что ее книга «Жили-были, ели-пили...», которая скоро появится в продаже в Риге, — дань любви к семье, к родителям, воспоминания о теплом, хлебосольном доме, где для каждого гостя непременно готовилось его любимое блюдо. В книге, кстати, есть все фирменные фамильные рецепты.

— Я редко видела родителей вместе, они все время ездили по свету и бросали меня, бедную девочку... Помню, как папа приезжал из-за границы и привозил чемоданы с невероятными игрушками, фломастерами, открытками, а я сидела на полу и рылась в этих сокровищах. Помню запах Америки: ластики с запахом жвачки, какие-то туфельки лаковые. Почему-то эти глупые воспоминания — самые дорогие. Наш дом всегда был полон знаменитых людей: все орали, пили, пели и читали стихи. Дым стоял коромыслом.

Однажды, года в четыре, я долго не могла уснуть — за стенкой галдеж-кутеж. Мама потом рассказывала: „Ты открыла дверь к нам и стоишь в дыму — милый сонный ребенок с косичками, в кружевной рубашечке. И вдруг выпалила: „Вы все говны!” И ушла”. Было время, когда я всей душой ненавидела эту компанию: она отрывала меня от мамы с папой.

Много воспоминаний связано с Рижским взморьем, куда мы 13 лет ездили летом в Дом творчества писателей в Дубулты. Папа здесь работал, а мы с мамой отдыхали. Ходили в лес за грибами и черникой. Ездили в Ригу — побродить по ее узким улочкам. Гуляли по сказочно юрмальской Йомас. А в море я иногда никак не могла войти: пока входила, уже начинался закат – слишком долго приходилось идти.

Помню, как мы с папой пили кефир на ночь, ходили в кинотеатр в Яундубулты на французские фильмы. Помню, как Магомаев приехал, и мы все с безумными криками пошли ночью купаться. В первые юрмальские годы я сидела на пляже и куличики из песка лепила, а потом выросла и там же, в Дубулты, с мужем своим Димой познакомилась... Это были счастливейшие моменты моей жизни: все близкие были рядом, живы-здоровы.

С детства вариться в этом котле, в котором было столько любви, добра, тепла и какого-то удивительного доверия, от которых получаешь заряд на всю свою жизнь — это счастье. Я до сих пор живу моментами детства, юности. Когда все идет не так, воспоминания сразу дают прийти в себя, и накрывает такой волной теплоты!

По правде говоря, меня не воспитывали, а просто любили. А я лишь наблюдала за тем, как папа с мамой относятся друг к другу. Теперь уже я сама повторяю родительские уроки со своими тремя сыновьями...

Память

«Отец всегда много писал в Дубултах. Ехал не на отдых, а на работу. И распорядок дня был рабочий. В 9-10 начинался завтрак в большом, дальнем зале со стеклянными стенами: сидишь, словно в саду, а вокруг вкушают и чавкают столпы советской литературы. На завтрак обычно вкуснейший творог или сырники и кефир, местный сыр с тмином, нарезанный волнистыми треугольничками, крестьянский завтрак – тушенная с луком и шпиком картошка, залитая яйцом, нечто вроде омлета. Кофе с молоком, чай из титана...».

Из книги Е. Рождественской «Жили-были, ели-пили...».