События

Международный медиа-клуб «Формат A3» провел встречу с Юрием Поляковым — известным российским писателем и легендарной личностью. Его повести — «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа» — взбудоражили общество эпохи перестройки. Непревзойденный мастер современной прозы виртуозно изображает многие аспекты социальной драмы: от супружеской измены до замшелой бюрократии и алчного бизнеса.

Если кто-то родился в рубашке, то Юрий Михайлович — с пером в руке. В его творчестве богатство слова сочетается с остротой и яркостью мысли. Редкий талант, нужно сказать. Многие годы руководит «Литературной газетой». Одни считают ее изысканным интеллектуальным чтивом, другие — комфортным пристанищем для просоветских реваншистов.

«Что пройдет, то будет мило»

— Юрий Михайлович, вас называют последним советским классиком. Как относитесь к такому определению?

— Это восходит к шутке покойного Сергея Михалкова. Когда мои первые повести отказывались печатать, он говорил: «Не обижайте Полякова, ведь он — последний советский классик». В каждой шутке есть доля… шутки. Многие знакомые отреклись от своего прошлого, рассказывают, какими на самом деле они были антисоветчиками. Лучше всех это удается детям большого партийного начальства. Я, наоборот, отношусь к тем годам с теплотой и любовью. «Что пройдет, то будет мило», — писал Александр Пушкин. Понимаю всю мрачность того строя, но не нам судить советскую эпоху. Устроив такой кошмар на обломках Союза, мы не имеем права его критиковать. Возможно, наши потомки смогут дать объективную оценку.

— Известно, что вы пришли в писательство из поэзии. Какое это оказало на вас влияние?

— Уверен, будущему прозаику нужно побыть поэтом. Поэзия — восприятие слова на сакральном уровне, понимание того, что промежутки между словесами значат больше, чем слова. Один из лингвистов называл это «семантической радугой». Человек, упражнявшийся в стихотворчестве, пишет прозу словами. Писатель, не имеющий поэтического опыта, пишет в лучшем случае предложениями, а то, бывает, абзацами или главами. Каждый яркий стилист прошел через поэтическую школу.

— Тема встречи — «Настоящее прошлое». Какой смысл вы вкладываете в такое высказывание и почему тема для вас столь актуальна?

— В обществе востребован серьезный деидеологизированный разговор о прошлом. В «Литературной газете» публикуем материалы со ссылками на первоисточники, с документами и цифрами. Страна оказалась в плену новейшей истории по версии «Огонька». Журнал, выходивший в конце 80-х годов прошлого столетия, был своего рода легализацией кухонных разговоров. Они основывались на рассуждениях в духе: «Знакомый как-то мне сказал, как по дороге в Магадан людские кости белели от края и до горизонта». Период тенденциозного отрицания советской действительности затянулся, но он пришел к финалу.

Русские — разделенный народ

— Вопрос русского языка в Украине превратился в политический водевиль. Может, проблема в национальной гордыне, ведь культурному человеку не стыдно говорить на двух и более языках?

— Полагаю, русские являются разделенным народом. Мы имеем право на свой язык и культуру независимо от того, живем в России или за ее пределами. Проблема языка имеет архетипическое значение. Это не вопрос вредности, чванства или национальной гордыни, а культурного выживания. Много лет назад, кажется, в 1980-м, беседовал с писателем из ГДР Хорстом Бастианом. Сейчас молодежи вдалбливают, что в Союзе все говорили только цитатами из Устава КПСС, но это полная чушь. «Священные коровы» были тогда и есть сейчас. В общем, состоялся откровенный разговор. Спрашиваю, как вы, немцы, относитесь к тому, что живете в двух государствах: ГДР и ФРГ? «Мы развязали глупую войну, с треском ее проиграли, — ответил Х. Бастиан. — Судьба наказала нас за дурь и спесь. Разделение Германии — геополитическое возмездие за грехи и преступления. Отношусь к этому как к данности, но в глубине души я с этим не согласен. И так считают в каждой немецкой семье». Я тоже полагаю, пока у людей в сердце будет несогласие с тем, что произошло двадцать лет назад, шанс на объединение есть. В какой форме это произойдет — Бог весть. «Литературная газета» из этого исходит в своих публикациях.

— Политика Кремля в этом вопросе вас устраивает?

— Россия занимает не совсем правильную позицию относительно русского языка на постсоветском пространстве. Либеральные политики, руководившие РФ в 90-е годы, думали о ней в последнюю очередь, вели себя как неотроцкисты. Родина для них была пучком хвороста, но уже не в пожар «мировой революции», а мирового либерализма. За счет тогдашней России националистические режимы установились на пространствах СНГ. Смешно было наблюдать, как Борис Ельцин, передавая власть Владимиру Путину, говорил, мол, берегите Россию. Все равно что человек сожжет дом, продаст пепелище и скажет новому хозяину: «Не забывайте, пожалуйста, поливать цветы». Сейчас ситуация изменилась, но не кардинально. У нас до сих пор нет концепции русского народа как самостоятельного этноса.

— В РФ живет немало украинцев. Как вы оцениваете ситуацию с украинским языком в России?

— Понятие «этнический украинец» для меня столь же загадочно, как понятие «этнический русский». Моя жена — этническая украинка, родившаяся в Борисполе. Всю жизнь она прожила в России. Теперь мне нужно прийти к ней, опоясавшись желто-блакитным поясом, и заставить учить украинский?! Что это за бред? В «Литературной газете» сотруднику, пропустившему «в Украине», объявляется выговор. В русских газетах нужно писать по-русски!

В Москве есть украинские школы. Кто хочет обучать детей на родном языке, имеет для этого все возможности.

Десовестизация — термин или процесс?

— Юрий Михайлович, прежде одной публикацией в советской газете можно было помочь людям, попавшим в щекотливую ситуацию. Сейчас работать сложнее. Пиши сколько угодно, о том, как мать-одиночку лишают последнего пристанища, толку от этого не будет. Как сохранить подлинную суть профессии?

— Действительно, советская пресса пребывала в определенной несвободе, но она была более бескорыстной. Журналисты, получая достаточно скромную зарплату, служили определенной идее: патриотической или либеральной. Нельзя было ругать партию, но говорить правду никто не мешал. Главное — убедить начальство в необходимости такого шага. После статьи о злоупотреблениях на заводе директора снимали с работы. Конечно, власть боялась таких вещей. Дело не в том, что первую скрипку играли замшелые партократы. Да, таких было немало, но большая часть адекватно представляла, что в стеклянном помещении нельзя бросаться камнями. Советский Союз был хрустальной комнатой, в которой один булыжник мог снести стену.

Сегодня журналисту работать гораздо тяжелее. Напиши хоть десять статей о бесчинствах высокопоставленного педофила, но ему ничего не будет. Если, конечно, сверху не дадут команду разобраться. Государственную цензуру сменила корпоративная, и поди разберись — какая хуже? «Шишку» из ЦК партии еще можно было убедить, что это нужно. Бизнесмен думает о выгоде, склонить его на свою сторону сложнее. В 90-е годы я ввел термин, который сейчас активно используется: под видом десоветизации произошла десовестизация.

Большая часть молодых людей идет в медиа-сферу ради заработка. Есть группа идейных журналистов. Таким советую искать близкое по духу издание. Есть несколько более-менее свободных редакций. Например, «Литературная газета». В коммерческих СМИ учредитель мало интересуется мнением сотрудника. Парадокс, живем в демократическом обществе, а на чаяния личности обращают меньше внимания, чем в тоталитарном СССР. У нас же сотрудник может отвоевать свою точку зрения. В «Литературке» представлены как консерваторы, так и либералы, монархисты. Считаю, это нормально. Только полифоничная газета будет интересной.

— Теперь по поводу журналистов-руководителей. Как вы, опытный редактор, оцениваете юную поросль?

— У нас нет молодых редакторов, есть топ-менеджеры. Первым делом, въезжая в новый кабинет, они делают евроремонт. После интересуются, нельзя ли провести лифт прямо в кабинет? Услышав отрицательный ответ, искренне расстраиваются. Потом увольняют всех, кто работал прежде, набирают своих родственников, знакомых, подруг, любовниц и т. д. Общими усилиями губят издание. Таким образом исчезла прекрасная газета «Труд», где я вел авторскую колонку.

«Режиссеры — невменяемые люди»

— Почти все ваши крупные произведения экранизированы. Благодаря чему это удалось: таланту автора, актуальности сюжета или связям с киношниками?

— Моя проза — сюжетна, ее легко экранизировать. Попробуйте снимите кино по роману, написанному в постмодернистстком стиле! Я не знаю, как это можно экранизировать. В моей прозе затрагиваются актуальные социальные проблемы, четко очерчены характеры персонажей, поэтому актерам есть что играть. Личные связи тут ни при чем. Когда режиссеры ищут материал, годящийся для съемки, они обращаются ко мне. Как правило, я соглашаюсь.

— Не бывает огорчений, когда на экран выходит не то, что в книге? Например, экранизация «Ста дней до приказа» многим запомнилась благодаря обнаженной Елене Кондулайнен. Хотя повесть посвящена армейской дедовщине.

— Хусейн Эркенов снял авторское кино, имеющее мало общего с повестью. Ему хотелось быстро самореализоваться. Мне непонятно, почему он, экранизируя реалистическую повесть, снимает откровенный сюр. Закрывать фильм не стал, но предупредил Эркенова, что с такой работой путь в большое кино ему закрыт. Так и произошло. Когда встречаемся с Леной Кондулайнен, часто вспоминаем этот фильм. Кстати, в рабочем варианте обнаженки было еще больше. Пришлось вырезать — картина же не безразмерная. Наверное, если бы она плавала весь фильм в бассейне, то кино было бы более успешным.

— Удается ли двум творческим людям — писателю и режиссеру — найти общий язык?

— После «Ста дней…» понял, что кино — стихийное бедствие. Пытаться направить работу режиссера бессмысленно. С таким же успехом можно выскочить навстречу урагану и кричать ему: «Дуй левее!». В обычной жизни киношники — адекватные люди, но как только начинается работа над картиной, с режиссером происходит буйное помешательство и изменение личности. Он никого не узнает, не слушает, страдает постоянными приступами мании величия. Когда лента готова, все возвращается на круги своя. Режиссеру можно объяснить, мол, этот эпизод можно было снять лучше. Он соглашается, но толку нет — фильм уже готов. Поэтому я, порядком потрепав нервы на первых кинокартинах, махнул на это рукой. Если бы тратил время на борьбу с «ураганами», то написал бы значительно меньше.